Хроники Кадуола
Шрифт:
Пири Тамм провел молодую родственницу по коридору в свой кабинет — просторное помещение с камином и двумя длинными столами. Многочисленные стеллажи были забиты книгами и брошюрами; между столами, заваленными бумагами, стояло вращающееся кресло.
Дядюшка Пири указал на столы: «В последнее время здесь проходит вся моя жизнь. Сидя за одним столом, я работаю над монографией. Потом, когда я вспоминаю, что моего ответа ждут непрочитанные письма, я поворачиваюсь в кресле к другому столу и с головой погружаюсь в дела Общества. Ответив на письма, возвращаюсь к монографии — так и верчусь без конца».
Уэйнесс выразила сочувствие не слишком определенными звуками и жестами.
«Как бы то ни было! — продолжал Пири Тамм. — Хорошо, что у меня всего
Уэйнесс устроилась в украшенном витиеватой резьбой старом кресле с высокой спинкой и плюшевым сиденьем цвета седоватого мха. Пири Тамм налил густую темно-красную жидкость в серебряные стаканчики и протянул один стаканчик Уэйнесс: «Лучшая вишневая настойка из Мореллы. Гарантирует появление здорового румянца!»
«В таком случае я выпью совсем немного, — отозвалась Уэйнесс. — Когда у меня краснеют щеки, я выгляжу ужасно. Того и гляди, нос тоже покраснеет».
«Пей! Для опасений нет оснований. Мне очень приятно провести время в твоей компании, с красным носом или без оного. В последнее время меня редко навещают. По сути дела, знакомых у меня все меньше, а друзей уже почти не осталось. Чаллис говорит, что меня считают несносным ревнителем нравов и тайным пожирателем младенцев. Подозреваю, что она повторяет слова своего супруга, на редкость пошлого зануды. Мойра придерживается сходной точки зрения и советует мне научиться держать свои мнения при себе, — Пири Тамм мрачно покачал головой. — Может быть, они правы. Тем не менее, не стану притворяться: мне не нравится происходящее в этом мире. Никто ни к чему не относится серьезно, все делается спустя рукава. Когда я был молод, мы смотрели на вещи по-другому. Мы могли по праву гордиться своими достижениями, и только лучшее считалось достаточным». Старый натуралист покосился на юную собеседницу: «Ты надо мной смеешься».
«Нет, почему же? На Кадуоле — за те немногие годы, что я помню — невозможно было не заметить перемены. Каждый чувствует, что вот-вот произойдет что-то ужасное».
Пири Тамм поднял брови: «Как это понимать? Я всегда представлял себе Кадуол как планету буколических нег, где ничто никогда не меняется».
«Ваше представление несколько устарело, — вздохнула Уэйнесс. — Половина населения Стромы еще придерживается Хартии, но другой половине не терпится от нее избавиться и все перекроить по-своему».
«Они понимают, конечно, что отмена Хартии приведет к уничтожению Заповедника», — мрачно заметил Пири Тамм.
«Именно к этому они стремятся! Они возмущены, они готовы взорваться, по их мнению Заповедник просуществовал слишком долго».
«Какая нелепость! Молодые люди часто жаждут перемен только потому, что хотят чего-то нового — чего-то, что придает подобие значения жизни их поколения или хотя бы напоминает новый стиль. В конечном счете это не более чем ничем не обоснованное самолюбование. Так или иначе, закон есть закон — Хартия Кадуола не может быть нарушена».
Уэйнесс печально, медленно покачала головой: «Если Хартия не найдется, можно будет заявить, что она недействительна. Где она? Поэтому я и приехала на Землю».
Пири Тамм снова наполнил серебряные стаканчики. Некоторое время он молча глядел на огонь в камине. «Тебе следует учитывать одно обстоятельство, — сказал он наконец. — Помимо нас, о пропаже Хартии и бессрочного договора знает как минимум один человек».
Уэйнесс откинулась на спинку кресла: «Кто еще об этом знает?»
«Я расскажу, как это случилось. Любопытная история — не буду утверждать, что мне все в ней понятно. Как тебе известно, после Нисфита должность секретаря Общества занимали три человека — Нильс Майхак, Кельвин Килдьюк и я. Майхак стал секретарем сразу после того, как сбежал Нисфит».
«Позвольте спросить, — вмешалась Уэйнесс. — Почему новый секретарь, Майхак, не заметил сразу же пропажу Хартии?»
«По двум причинам. Майхак был симпатичный субъект,
Прослужив много лет в должности секретаря, Нильс Майхак сильно постарел и почти ослеп, в связи с чем большинство его обязанностей поочередно выполняли разные помощники и помощницы. Последней его помощницей стала внушительная женщина, инопланетянка, вступившая в Общество и оказавшаяся настолько полезной, что в конце концов Майхак официально назначил ее заместителем секретаря. Монетта — так ее звали — всячески демонстрировала энтузиазм и неоднократно давала понять, что с радостью займет должность секретаря Общества, как только Майхак согласится уйти на покой. Мрачноватая, но деловая и компетентная особа была эта Монетта — хотя и несколько мужеподобная, на мой взгляд. У нее была рыбья манера смотреть на собеседника неподвижными, ничего не выражающими глазами — отчего в ее присутствии мне всегда становилось не по себе. Майхак, однако, не только никогда на нее не жаловался, но и рассыпался в похвалах: «Монетта — просто неоценимая ассистентка! Что бы я делал без моей Монетты?» И так далее. В один прекрасный день он заявил: «Ни одна мелочь не ускользает от внимания Монетты! Она обнаружила несоответствие в учетных книгах и настаивает на повторной инвентаризации содержимого сейфа, чтобы убедиться в сохранности документов. Мне самому не под силу столь обременительная задача, так что завтра же я вручу ей ключи от сейфа, с запиской для управляющего банком».
Само собой, Кельвин Килдьюк и я энергично возражали против такого неслыханного нарушения правил и традиций. Майхак изобразил оскорбленную невинность, но в конечном счете разрешил нам сопровождать его заместительницу и присутствовать при осмотре содержимого сейфа. Таким образом, мы отправились в банк вместе с Монеттой, что чрезвычайно ее раздосадовало — она пришла мрачнее тучи, и мы делали все возможное для того, чтобы ничем ее не обидеть.
Когда открыли сейф, Монетта сделала перепись его содержимого — нескольких финансовых документов и жалких облигаций. Под этими бумагами в сейфе лежал конверт, предположительно содержавший оригинальный экземпляр Хартии — все еще безукоризненно запечатанный и перевязанный красными и черными лентами. Монетте, однако, этого было недостаточно. Прежде, чем мы успели вмешаться, она сорвала ленты, сломала печати и вытащила папку. Килдьюк воскликнул: «Постойте, постойте! Что вы делаете?» Едва сдерживая раздражение, Монетта ответила: «Что я делаю? Хочу проверить содержимое папки, только и всего». Она открыла папку, заглянула в нее, закрыла и вложила обратно в конверт. «Теперь вы довольны?» — спросил у нее Килдьюк. «Да, — ответила Монетта, — здесь больше нечего делать».
Она перевязала конверт лентами и бросила его в сейф. Больше никто ничего не говорил — судя по всему, она нашла то, что искала.
На следующий день Монетта исчезла без предупреждения, и ее больше не видели. Кельвин Килдьюк стал секретарем; все шло своим чередом до его смерти, после чего мне пришлось взять на себя его обязанности. Когда мы с тобой отправились в банк «Маргравия» и открыли сейф, я был потрясен, обнаружив в папке дешевую копию Хартии. А бессрочный договор Нисфит даже не позаботился скопировать — у нас нет никакого подтверждения его существования!