Хроники Кадуола
Шрифт:
Блуждает он в туманной ночи
По озеру без берегов...»
Лидия немного помолчала и вынесла приговор: «Это стихотворение мне тоже нравится». Она снова посмотрела на Мирона и удивленно обернулась: «Мирон хочет что-то сказать — он пишет!»
Выпрямившись на стуле, Мирон взял карандаш и бумагу. Аккуратно выводя печатные буквы, он написал: «Красивые стихи, правильные слова. Прочтите еще раз».
Уэйнесс с улыбкой покачала головой: «Во второй
Мирон взглянул на нее так жалобно, что Уэйнесс смилостивилась: «Ну ладно. Так и быть, еще раз». Она опять продекламировала стихи.
Мирон внимательно слушал, после чего написал: «Мне нравятся стихи. В них все соединяется. Когда у меня будет время, я напишу стихи».
«Надеюсь, ты их мне покажешь, — ответила Уэйнесс. — Или, может быть, даже прочитаешь вслух?»
Не готовый заходить так далеко, Мирон поджал губы.
Лидия не отставала: «А еще вы знаете какие-нибудь стихи?»
Уэйнесс порылась в памяти: «Я выучила один стишок, когда была совсем маленькая. Он тоже какой-то странный, но меня он тогда насмешил — может быть и вы развеселитесь». Дети замерли в напряженном ожидании — Уэйнесс с недоумением переводила взгляд с одного забавно-серьезного лица на другое: «Если я правильно помню...
В прыжке котенок Бушкин
Атаку отразил —
И шишку на макушке
Об зеркало набил!»
«Бедный котенок! — возмутилась Лидия. — Он же еще маленький, и не понимает, что отразил себя в зеркале!»
«Ничего, шишка скоро пройдет, — успокоила ее Уэйнесс. — Зато он научится не ловить себя в зеркале и вообще будет осторожнее, что пойдет ему на пользу. Во всяком случае, на его месте я сделала бы соответствующие выводы».
«Я тоже. Прочтите еще что-нибудь!»
«Не сейчас. Может быть, вы с Мироном сами попробуете сочинить стихи?»
Лидия задумчиво кивнула: «Я сочиню про ветер».
«Удачная мысль! А ты, Мирон, что придумаешь?»
Мирон написал: «Мне нужно подумать. Мои стихи будут похожи на старинные, потому что так лучше всего писать стихи».
«Очень интересно!» — Уэйнесс повернула голову и прислушалась. Мадам Клара снова удалилась в пристройку. Уэйнесс боялась выйти из гостиной, но вокруг не было никакого письменного стола или шкафа, где Ирена могла бы хранить личные бумаги.
Лидия снова спросила: «Что вы ищете?»
«Бумагу с адресом человека по имени «Адриан Монкурио». Или бумагу с адресом «профессора Соломона» — это тот же самый человек».
Клара возвращалась в кухню. Проходя по коридору, она не преминула заглянуть в гостиную и убедиться, что все идет своим чередом. Ни Мирон, ни Лидия ничего не сказали. Старуха ушла.
Мирон схватил карандаш и написал: «В этом доме нет такой бумаги».
Откинувшись на спинку стула, Уэйнесс уставилась в потолок.
Так прошел день. Снаружи непрерывно шел дождь — крупные тяжелые капли
На следующий день тяжелая пелена туч продолжала нависать над отсыревшей пампой. Явившись к детям, Уэйнесс обнаружила, что Ирена не вышла на работу. Этот факт Ирена ничем не объясняла, но, по-видимому, она неважно себя чувствовала. Вполголоса обменявшись парой фраз со старухой-матерью, она поднялась к себе в комнату. Через полчаса мадам Клара надела черную косынку и плащ, взяла хозяйственную сумку и куда-то поковыляла.
Продолжал моросить дождь — Уэйнесс и детям пришлось оставаться в гостиной.
Клары не было. Уэйнесс прислушалась — с лестницы не доносилось никаких звуков. Она тихо сказала детям: «Мне нужно вам кое-что рассказать. Я это здесь никому больше не говорила — но мне нужна ваша помощь, и я открою вам свою тайну.
Я родилась на далекой планете, дикой планете. Там никто не живет, кроме самых разных животных и нескольких людей, присматривающих за планетой. Но другие люди хотят прогнать животных, построить большие города и погубить красоту этого мира».
«ДУРАКИ», — большими буквами написал Мирон.
«Я тоже так думаю, — кивнула Уэйнесс. — Кроме того, некоторые из них – очень злые люди, они даже пытались меня убить».
Лидия широко раскрыла глаза: «Какие ужасы вы говорите! Кто они такие?»
«Не знаю. Но я пытаюсь их остановить, чтобы спасти мою прекрасную планету. Есть один человек, который мог бы мне помочь. Его зовут...» Уэйнесс прервалась, подняла голову и прислушалась. Какой-то шорох? Может быть, ей показалось — звук не повторился. Уэйнесс сказала еще тише: «Его зовут Адриан Монкурио». Она снова наклонила голову, прислушалась — и продолжала почти шепотом, скороговоркой: «Монкурио называл себя здесь «профессором Соломоном». Может быть, вы его знаете под этим именем. Он приехал в Помбареалес и здорово набедокурил. Он стал рассказывать, что нашел клад золотых дублонов, спрятанный в пещере. Но он говорил неправду. Пещеру он придумал, а почти все золотые дублоны были свинцовыми. Он продал столько дублонов, сколько смог, а потом покупатели поняли, что он их обманывал, и ему пришлось бежать с Земли. А теперь мне нужно его найти. Кто-нибудь из вас знает, где он?»
Дети слушали в напряженной тишине. Лидия сказала: «Мирон, конечно, знает. Мирон все знает».
Уэйнесс взглянула на Мирона и начала было говорить, но осеклась. В дверях гостиной стояла Ирена Портильс — с растрепанными волосами, побледневшая до оттенка сухой горчицы. Ирена хрипло воскликнула: «О чем вы тут шепчетесь? Вы что-то скрываете у меня за спиной, и я больше не намерена это терпеть! Признавайтесь!»
Уэйнесс пыталась что-нибудь ответить, но онемела от страха. Мирон легко и отчетливо сказал: «Я сочинил стихотворение. Хотите послушать?»