Хроники Кадуола
Шрифт:
«Что такое горгонзола?»
«Есть такой сыр — его делают на Древней Земле. А что такое крыса, тебе должно быть известно».
«Ага! Тогда все ясно. Ты думаешь, Флиц вот-вот попадется на приманку?»
Чилке решительно кивнул: «Она будет есть у меня из рук уже через три дня, плюс-минус четыре часа».
Глоуэн с сомнением покачал головой: «Бедная Флиц! Подозревает ли она, в какую переделку попала?»
«Надеюсь, что нет. Ее и так слишком легко спугнуть».
Уже в тот же день Чилке нашел возможность проверить инстинкты
Флиц остановилась. На ней были бледно-голубые брюки и белый пуловер из матовой тонкой ткани; глянцевые волосы были перетянуты черной лентой, не позволявшей им закрывать лицо. Чилке не мог обнаружить в ее внешности никаких изъянов. Она спросила: «Кто декламирует стихи, и кому?»
Чилке поднял над головой томик в мягком кожаном переплете: «Вот «Почкования» Наварта! Вы можете прочесть одно из ваших любимых стихотворений, после чего я выразительно продекламирую какое-нибудь по своему выбору. Не помешает предварительно захватить флягу «Старого громилы» и пару кружек пообъемистее».
Флиц холодно улыбнулась: «В настоящий момент я не в настроении читать стихи, господин Чилке. Но ничто не мешает вам декламировать их вслух в одиночку, настолько выразительно, насколько это в ваших силах. Я только закрою дверь — и никто не станет протестовать».
Чилке отложил книгу в кожаном переплете: «Декламация в одиночку лишает поэзию всякого очарования. Так или иначе, пора устраивать пикник».
Несмотря на всю свою сдержанность, Флиц удивилась: «Какой пикник?»
«Я подумал, что было бы неплохо, если бы мы захватили корзину с вином и закусками и вдвоем посидели бы где-нибудь на траве».
На лице Флиц появился намек на улыбку: «О чем вы говорите? Ваша нога причиняет вам такие страдания — тревожить ее непредусмотрительно».
Чилке заверил ее галантным жестом, что страдания ему нипочем: «Мне бояться нечего! Первый приступ послужит сигналом для применения вашего волшебного массажа. Боль успокоится, и мы продолжим нашу беседу — или какое-нибудь другое занятие, в зависимости от того, чем мы будем заниматься».
«Господин Чилке, вы забываетесь!»
«Ни в коем случае! И зовите меня Юстесом».
«Как вам угодно. Но сейчас...»
«Сейчас — именно сейчас, подумать только! — я вдруг почувствовал резкую боль».
«Очень сожалею», — отозвалась Флиц.
«И вы не примените ваш чудесный массаж?»
«Не сейчас!» — Флиц вышла, в последний момент бросив на Чилке ничего не выражающий взгляд через плечо.
На следующий день, часа через два после восхода солнца, Чилке тихонько проник в гостиную. Устроившись на софе, он погрузился в размышления, глядя на пейзаж, открывающийся в окне.
Через некоторое время дверь на другом конце гостиной открыла Флиц. Заметив Чилке, она замедлила шаг, остановилась, повернулась и вышла туда, откуда пришла.
Еще через час Флиц снова открыла дверь в гостиную. Чилке, полностью поглощенный наблюдением за полетом далекой птицы, казалось, ее
Уже через несколько минут Флиц пересекала гостиную в обратном направлении. Как прежде, Чилке сидел, пытаясь найти смысл жизни в туманных далях. Флиц медленно приблизилась к софе. Подняв голову, Чилке обнаружил, что она изучает его с клиническим любопытством. Флиц спросила: «Вам нехорошо? Вы сидите здесь в полном ступоре все утро».
Чилке мрачно рассмеялся: «В ступоре? О нет! Я мечтал, мне приходили в голову прекрасные мысли. По крайней мере некоторые из них были прекрасны — другие были скорее загадочны».
Флиц отвернулась: «Продолжайте мечтать, господин Чилке. Сожалею о том, что прервала ваши восторженные размышления».
«Не спешите! Размышления могут подождать! — с внезапной энергией воскликнул Чилке. — Присядьте на минуту. Я хочу вам что-то сказать».
Флиц поколебалась, после чего осторожно присела на край софы с противоположного конца: «В чем проблема?»
«Нет никакой проблемы. Я хотел бы скорее прокомментировать результаты анализа».
«Анализа — чего?»
«Анализа меня».
Флиц не могла удержаться от смеха: «Это слишком сложная и обширная тема, господин Чилке! Сегодня у нас на это не хватит времени».
Чилке не сдавался: «Когда я был маленьким мальчиком, я жил в Айдоле, на Древней Земле. У меня были три сестры — они были популярны и приводили домой своих подруг, так что, к моему вящему сожалению, мне пришлось провести детство в кругу хорошеньких девочек. Вы знаете, их выпускают самых разных сортов и размеров. Одни высокие, другие коротенькие, а некоторые очень быстро бегают — так быстро, что от них трудно удрать. Я рос в безжалостных джунглях красивых платьев, милого смеха и очаровательных ужимок».
Вопреки своим намерениям, Флиц заинтересовалась: «Почему вы об этом сожалеете?»
«Будучи романтически настроенным юношей, я не мог все это переварить — классический случай чрезмерного и преждевременного изобилия впечатлений».
«Каких впечатлений?»
Чилке неопределенно махнул рукой: «Как это называется? Разочарование? Прекрасный пол потерял всякую таинственность и притягательность. К шестнадцати годам я был пресыщенным эпикурейцем. Там, где обычный парень видел что-то воздушное, прелестное и внушающее сладостные мечты, я замечал лишь вздорную воображулю, к тому же еще и гунявую».
Чилке выпрямился, голос его приобрел суровость: «При всем моем уважении должен признаться, что, когда я впервые вас встретил, я сказал себе: «Ага! Еще одна очаровашка, такая же, как все остальные — скрывает за миловидной внешностью пресную посредственность». Вас, наверное, удивляла моя холодность, за которую теперь я вынужден принести извинения. Что вы на это скажете?»
Флиц покачала головой в некотором замешательстве: «Не могу решить, следует ли мне вас поблагодарить или потихоньку оставить вас в одиночестве, чтобы вы могли продолжать наблюдение за механикой птичьего полета».