Хроники Моокрогга. Изнанка Тьмы. Том 2
Шрифт:
Я вздрогнул, уронив рубашку на спинку стула – голос комиссара раздался куда ближе ожидаемого. Да, я уверен, что слишком выгоден Северу, чтобы Иса решил прикончить меня столь изощренным способом, но дело еще и в том, чтобы довериться чужому мастерству…
– Готовы? – виглар положил когтистую руку мне на плечо.
– Не уверен.
Иса хмыкнул, а в следующее мгновение я резко дернулся, но железная рука комиссара даже не шелохнулась. Ох, Бездна! Обжигающе-холодное лезвие пробило позвоночник и высунулось из грудины, раскалившись до свечения. Голос виглара грохнул в замкнутом пространстве отзвуками горной лавины, звуки жалили воздух, не торопясь складываться в слова.
– Я сейчас проверну меч, – спокойно предупредил Иса.
Возмутиться я не успел, нечленораздельно взвыв до треска в горле. Хатр, с его тонким слухом, должен был оного лишиться напрочь, но у комиссара, судя по всему, выработался иммунитет к горластым жертвам ритуального убийства.
– И в обратную сторону.
Что б вас, с вашей страстью к симметрии и насквозь гармоничными построениями! Я прекрасно осознавал, что ярко светящийся клинок замер буквально в волосе от лихорадочно стучащего комка сердца. Ну и как сосредоточиться в такой нервной обстановке?!
– Последняя ступень. Вверх, одним движением, держа запястье абсолютно неподвижно и не наклоняя рукоять. Удачи, урожденный.
Серебряный меч комиссара поймал режущей кромкой сердце и я, наконец-то, умер.
Ну и куда идти, кого искать? Я огляделся, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в кромешной тьме. Это точно не Сопредельный мир. Но где тогда я? Куда может подеваться дух, если не в мир мертвых? Наверное, то, что я вижу – проекция моего собственного сознания.
Внезапно что-то сдвинулось в окружающей действительности, и я понял, что стою на краю лесной поляны. Бесшумно клонились к земле рябиновые ветви, украшенные кроваво-красными кистями, бесплотно задевали плечи. Я откуда-то знал, что стоит немного пройти по забирающей вправо тропинке и наткнешься на небольшую охотничью заимку. Пустую, если не считать дремлющего перед дверью вислоухого брыластого пса ржаво-черной масти. А если пойти вперед, переступив отчетливо видную границу высоких осыпающихся семенами трав?
Я осторожно тронул стебли носком сапога, поднял взгляд. Перед глазами расстилалась вересковая пустошь. Сплошное бело-серо-зеленое море, волнующееся без ветра. Вереск, цветок мертвых. И едва заметная тень, замершая на самой границе зримого.
Можно повернуть назад, войти в дом, что охраняет собака, которая никогда не потеряет след давно пролитой крови. Остаться и ждать, когда свершится задуманное, след потеряет значение, а дорога лишится смысла. Ждать бездействия и покоя.
А можно пойти вперед, навсегда позабыв тропу к призывно открытой двери, за которой все так предсказуемо и просто, пройдено не тобой, но до тебя, и потому неуловимо знакомо. Пойти вперед и увидеть, чья тень ложится на беспокойную гладь верескового моря.
Я колебался, разрываясь надвое. Страх. Страх неизведанного, что накрепко въелся в душу еще до рождения. Это он позволяет выживать. Но он же губит чувством излишней защищенности, сужающей границы ведомого. Я стоял на границе двух сущностей долго, очень долго, пока не понял, что колебания лишь усиливают страх. И тогда шагнул вперед.
…За спиной полыхал пожар. Снова горела жесткая стерня, чумным флагом стелился меж деревьями дым. А когда стих гул жадного пламени и тишину осознания тревожил лишь треск лопающихся от жара углей, из верескового марева поднялся на лапы зверь. Черный волк с ядовито-желтыми глазами, горящими безумием. Туманный образ застывшей во времени ярости. Мощные когти на жилистых лапах глубоко врезались в твердую
Я нашел своего зверя. Но смогу ли подчинить его себе? Время покажет…
Иса внимательно наблюдал, как стягивается рана на груди инициируемого, оборачиваясь кривым широким шрамом. Комиссар не сказал всего, только то, что посчитал необходимым открыть сейчас. Сейчас, когда Север обрел пусть малый, но шанс вернуть утерянный когда-то Меч. Интересы Границы всегда стояли для хатра на первом месте.
В остекленевших серо-стальных глазах человека не было жизни. Да и не должно быть. Урожденный некромант не просто имеет дело с нежитью, он обладает почти такой же скоростью реакций, что позволяет ему стоять практически на равных с большинством неживых противников. И ради таких способностей приходится кое-чем поступиться.
Нет выхода из этой петли памяти. Урожденный мертв наполовину, но вторая часть души и сознания помнит о своей утрате. И раз за разом напоминает об этом. Выхода нет, но есть передышка, дающая послабление натянутым нервам и сгорающему заживо разуму. Для каждого – своя.
Мертвый взгляд урожденного поймал в ледяные когти сердце, в глубине зрачков постепенно гасло обжигающе-холодное синее пламя.
«Немногие смогут смотреть тебе в глаза, Меч Севера. И ты научишься делить мир надвое, на тех, кто способен выдержать твой взгляд, и других. Тебя будут бояться и ненавидеть, уважать и прощать, судить и презирать, понимать и любить. Тебе будут завидовать и сочувствовать, противостоять и подчиняться, но мир никогда не станет для тебя прежним. Скоро ты поймешь это…»
Мои спутники остались ждать снаружи, под присмотром молчаливого патруля. Захар бессовестно дремал, Агрос начищал оружие, Кевлара стучала зубами. Надеюсь, от холода, а не от ужаса, то-то хатры на нее поглядывают странно. В глубинах капюшонов блестели алым глаза с вертикальными полосками зрачков, патрульные тихо переговаривались на своем языке и кутались в черные плащи, размывающие очертания фигур.
Приютившее нас бревенчатое строеньице было слишком добротным для охотничьей заимки или сарая, но слишком непритязательным для полноценного дома. Хатры предпочитали каменные постройки, как и гномы, так что скорее всего избушка – человеческих рук дело. Интересно, что стало с ее обитателями?
Я проковылял немного вслед за комиссаром, потом остановился. Иса как почувствовал – обернулся:
– За лошадью придется обратиться к людям. Наши кони – морфы, и подчиняются только тому, кто провел их морфирование.
– Да хоть к троллям, – я потер колено, отозвавшееся злой болью – вот уж кому все инициации этого мира ни по чем.
Глухо ныли спина и грудь: раны, полученные в ходе ритуала, затянулись бугристыми шрамами, но все равно ощущались, как открытые.
– Сядьте, Звор.
Я занял место поспешно вставшего патрульного. Иса опустился напротив, согнав еще одного:
– Не о чем беспокоиться, я обещал вам помощь, значит вы ее получите.
Я молча кивнул, принимая чужую клятву. Иса что-то негромко сказал ближайшему патрульному, тот тенью прянул в опустившуюся ночь, только вспыхнул росчерк алых глаз, оценивающе скользнув по мне. Беги-беги, и не таких видали. Черный волк улыбчиво оскалился, но я подавил внезапную вспышку ярости и посмотрел в глаза комиссару. Ночь разделяла и одновременно сближала нас.