Хроники Навь-Города
Шрифт:
— Мне в то время пришла в голову идея экранировать лабораторию — вернее, часть её, один зал. Правда, я думал не столько о шпионах, сколько о сравнительном анализе тканевых культур: одной, выращенной в обычных условиях, другой — в условиях серебряного экрана. Разумеется, не одной пары культур, а серии, многих серий.
— И каковы успехи? — из вежливости спросил Фомин.
— Кое-что (тут Нарейка постучал по дереву), кое-что проясняется. Но до практического применения, сами понимаете…
— Не понимаю, — честно
— Я тоже не вполне, — в ответ признался Нарейка. — Но есть в медицине такое ненаучное наблюдение — парность случаев. Мне как раз сегодня пришло в голову использовать серебряную камеру как своего рода противомагическую защиту — при всей условности термина «магический». Я перенёс в неё саркофаг с кадетом Дор-Си и сейчас наблюдаю, изменится ли что-нибудь в его состоянии.
— Я, наверное, отвлекаю вас.
Нарейка неопределённо пожал плечами.
— А взглянуть можно?
— Разумеется. Только в камере режим — придётся пройти полную санобработку.
— Это долго?
— Четыре склянки. Там у меня очень ценные экземпляры, и биологическая контаминация… Видите, я наружу только в защитном костюме выхожу.
Свободных четырёх склянок у Фомина не было.
— Ладно, как-нибудь потом, — ответил он, вставая. — Значит, использовать вашу лабораторию для нужд конспирации нельзя.
— Увы, — покачал головой Нарейка.
— Ладно, что-нибудь придумаем. — Фомин сказал это по инерции, чего уж тут придумаешь, но доктор уже возвратился к своим пациентам — пока лишь мысленно. У каждого свои хлопоты.
На обратном пути Фомин видел, как зашевелились, забегали стражники. Боевая тревога номер один. Дело Картье поставил на совесть. И аркебузы извлекли на свет. Усовершенствованные, помесь двух технологий — Межпотопья и Преображения. Пули не свинцовые — Тяжёлого Железа. Летят метко и далеко. Кадет обязан за тысячу шагов попасть в человеческий силуэт. И попадает. Аккуратные такие дырочки получаются. Очень гуманные пули, всегда проходят навылет, раны не нагнаиваются, и если не убит — останешься живым в девяти случаях из десяти. Главное — лобную кость не подставить.
Может, есть смысл в серебряных пулях? Или серебряных латах, шлемах, кольчугах? Индивидуальное мобильное противомагическое укрытие. Тяжеловато, правда, будет. А если просто посеребрить? Микрон пятнадцать — двадцать? Дёшево и блестяще.
Совсем плохая голова. Никакой шлем от глупости не спасает.
Ноги сами привели в мастерскую. Серебрить шлем он не будет, а вот насчёт пуль… Немножко серебра у него было, можно побаловаться.
Работа успокоила. Чисто физиологическая реакция, но кажется, будто поумнел и нашёл решение.
— Вы, милостивый государь, решили тура за рога хватать? Похвально, похвально…
Фомин медленно обернулся.
Старик, тот самый, в пурпурной тоге.
— Вечер добрый, уважаемое видение. Что это вы
— А я и подкрадываюсь, душа моя. Оно так сподручнее, чем перед ликом являться. Одни пугаются, другие за меч хватаются, канитель. А тут подкрался и подкрался, обычное дело.
— Присаживайтесь, пожалуйста. Если можете, конечно.
— Спасибо, душа моя. А то некоторые думают, если видение, то и церемониться с ним нечего. — Старик уселся на табурет, но сделал это с видом величественным, царственным, будто не табурет — трон собою украсил. — Итак, зачем я здесь?
— Теряюсь в догадках. — Фомин машинально посмотрел на новенькие патроны.
— Ты не спеши, не спеши в меня стрелять, дай слово молвить.
— Да я и не собираюсь… — смутился рыцарь. Для виду смутился, на самом деле Фомин расстрелял бы весь боезапас Крепости в призрака, считай он, будто призрак — тот самый тать, что напал на кадетов.
— Напрасно, — с укоризною проговорил старик. — Покуда соберёшься, я ведь того… Много чего могу натворить. Другое дело, что вреда мне от твоих пуль мало, разве что эстетическое чувство пострадает.
— Ну, это требует проверки.
— Разумеется, разумеется. Зачем верить на слово старому почтенному призраку?
Тем более что он может быть и не старым, и не почтенным. И даже не призраком.
— Насчёт последнего не сомневайся, душа моя. — Старик опустил руку, и она прошла сквозь столешницу. — Бесплотен, следовательно, призрак. Дух. Хотя, конечно, призрачность есть категория непостоянная. — Он вытащил руку из столешницы и взял один патрон. — Классические «девять граммов в сердце»?
— Девять с половиной.
— Для вампира в самый раз, но тут не вампир, не вампир… — Он потерял интерес к патрону, и тот, проскользнув сквозь пальцы, покатился по столу.
Старик же замер, полуприкрыв глаза, словно задремал. Кажется, и не дышит.
— Вампиры, они разные бывают, — сказал Фомин, чтобы прервать паузу.
— Твоя правда, — встрепенулся призрак. — Природа переменчива. Всякий раз, когда думаешь, что объял необъятное, пни себя под зад, да покрепче. — Но пинаться не стал, а опять задумался.
Фомин решил терпеть. Молчит, ну и молчит. Молчаливый призрак. Снял со стены аркебузу, зарядил новыми патронами. Повесил назад — пусть повисит. Всё равно в нужный момент обязана выстрелить. Правило такое.
Наконец призрак додумал свою призрачную думу.
— Так и есть, свет рыцарства, так и есть! Сбылись мои опасения. Ошибся я.
— Это бывает.
— Бывает-то бывает, а всё равно неприятно. Помнится, лет этак восемьсот… нет, вру — девятьсот пятьдесят два, если точно, я тоже ошибся, но та ошибка — так, пустяк, всё равно цивилизация Ре-Моров зашла в тупик. Кто о ней помнит… Вот вы, доблестный рыцарь, помните цивилизацию Ре-Моров?