Хроники особого отдела — 2
Шрифт:
— Сделайте мне удобные носилки…
Тонкая холёная рука согнулась в локте, и палец указал путь.
В этот момент из бойницы, высоко над землей, показалась и тут же исчезла круглая мальчишеская голова. Словно смеясь над окружающими, в следующий миг из противоположной узкой амбразуры на прибывших весело посмотрели точно такие же озорные глаза.
Рокфеллер недоуменно моргнул. Это были дети. Дети здесь! И самое странное - детские лица были идентичными и европейскими…
Отряд занервничал. Послышался шёпот: «Душман дари; шайтан»(2)
Но тут из входного отверстия вылезла шляпа с загнутыми
Темноволосый, улыбчивый, он приветливо махал руками. И, словно старым знакомым, громко кричал:
— Приветствую! В день летнего солнцестояния, когда солнце не жжёт, а жалит, как приятно увидеть столь известного человека. Как здоровьице? Сердечко не шалит? А мы то ждём-пождем… Польщен визитом, счастлив тем обстоятельствам, благодаря которым мне довелось принимать вас в этом доме. Поднимайтесь к нам! Хош амаид! (3)
Скала, на которой стояла башня, скорее всего, много лет назад соединялась с дорогой мостом и потому даже по прошествии тысячелетий осталась достаточно отлогой. Идти по ней вверх можно было без особых усилий. Основным препятствием служила жара.
Высокому гостю предложили сесть на коня, но он с негодованием отверг это предложение. В результате дикой и непостижимой для восточного человека прихоти, высокий правительственный гость был посажён в импровизированные носилки. Путаясь в неудобных форменных праздничных кафтанах, охрана осторожно понесла богатого негоцианта на вершину, к старой белой башне, напоминающей огромный острый рог, выросший из изъеденного ветрами и временем кряжа.
Ни близнецы, ни Ян, ни поднимающийся гость не могли увидеть Илью, наблюдавшего за этой картиной с высоты другого этажа. Из-под его шляпы ручьём тек холодный пот, заливая глаза. Он жадно глотал его, не понимая — что течёт ему в рот: пот, или слёзы? А соленая жидкость спускалась все ниже и ниже, оставляя тёмные жгучие следы на спине, боках, груди — там, где гулко стучало его мощное сердце. Что-то невидимое давило на сердце, сжимало горло. Плыли перед глазами цветные кольца. Жаркий воздух казался ледяным.
Тем не менее, богатырь смог судорожно повернуться и с плохо объяснимым, каким-то паническим облегчением шумно несколько раз вздохнуть. Затем, непонятно почему, поклонившись на Восток — старой бабке и Серебряным горам — Илья стремительно побежал вниз, туда, где солнце, врываясь с четырёх сторон в круглый зал,образовывало пылающий огнём столб из света и тепла. Все вдруг стало удивительно ясным и понятным. Теперь он точно знал — кого и куда нельзя было пропускать. Нельзя допустить сюда, к чистому свету - к источнику вечной жизни! Там, снизу поднималось алчно открыв рот, разделенный на две ровные половины хищным носом и показывая свету ослепительно, не естественно белые зубы —зло. Он вспомнил его. Он его узнал.
Человек с седыми волосами между тем взбирался выше и выше. Его носилки, словно надвигались на вершину, заслоняя ее от неба и света. А Илья бежал вниз по бесконечному круглому коридору, то и дело бросая косые взгляды в маленькие отверстия бойниц, благодаря которым был освещён его путь. В этой диковатой каменной пустынности он всей своей кожей, всем своим сильным здоровым телом, ощущал одновременно
Богатырь последний раз посмотрел вниз на повороте своего пути. Навстречу все так же размеренно и упорно поднимался враг. Ему на миг показалось, что шествие приостановилось. Раздались гортанные крики: «Дриш! МОр! Сарак хароп мОр! АндОхт кардАн! АндОхт кардАн!» (4). Спешащий вниз Илья не успел увидеть, как резко наклонился импровизированный насест и как кульком свалился с него седой господин. Он не следил в резные бойницы окон, как побежали в разные стороны угодливые охранники, и не узнал, что инвалид, откинув чёрную тяжелую трость, резво поскакал по валунам вверх к открытой пасти входа!
Но, зато притормозив у главного зала, воин на мгновение застыл.
Перед ним, переливаясь золотом и медью, блистал солнечный столп! Он манил, он звал, он был! Он казался самим навершием острого рога башни. И сейчас в нем не хватало самого главного — человека!
***
Между тем, дождавшись слегка запыхавшегося гостя, вежливый Ян решил побеседовать на пороге с джентльменом, испуганным возможным нападением аспида.
— Приветствую! — поклонился он. — Расстроен смертью сопровождающего, и еще больше опечален тем, что, скорее всего, не смогу помочь вам подтвердить теорию.
— Не можете или не хотите? — у Рокфеллера не было ни сил, ни желания обсуждать с наглецом свои проблемы. — Здесь должен быть Проводник!
Вопрос, как и утверждение, были бестактными. Ян сопроводил выпад в свой адрес благожелательной улыбкой, широко разведя руки:
— Вы не один в обширной биографии, который выступал в моем присутствии в подобном тоне. Если я поищу Проводника из сказки, что мне за это будет?
— Сколько? — тут же изменился в лице Рокфеллер. — Мне 61 год и я перенёс пересадку сердца. Мне нужны гарантии.
— Гарантии чего?
— Жизни! Я куплю себе сто лет! Сколько вы хотите? Где проводник? Назовите сумму!
Сумма оказалась астрономической… Но у привыкшего к торгам и договорам бизнесмена на этот раз не дрогнул не один мускул.
Ян тяжело вздохнул, посмотрев на солнце:
— Ну ты печку то закрывай, вечер, однако…
Затем молча повернулся к джентльмену спиной и пошел по вырубленному в скале серому от старости коридору.
Следующий за ним мистер продолжал бы и дальше раздраженно задавать вопросы, но повернув за очередной поворот, поднял голову и сразу резко замолчал. Фигура впереди двоилась, словно из паясничающего русского вышел кто-то другой, в белом хитоне и с посохом, на котором шипели, открывая пасть, роняя капли яда, две серые змеи.
— Кадуцей (5), — ахнул мистер Дэвид.
Ещё поворот - и они оказались в большом круглом ослепительно белом нефе древнего каменного дворца.
Там, в столбе золотого света, стоял одетый в грязные джинсы и мокрую от пота рубаху человек. Волосы на его голове были спутаны, на щеках топорщилась трехдневная чёрная щетина. Сам он выглядел предельно уставшим или очень больным. Человек, повернул голову и как-то буднично сказал:
— А я вот тут… моюсь.
Солнце резко выключило сияние. Столб стал темнеть.