Хроники Реликта. Том 2
Шрифт:
«Из нас, может быть, никто, но я думаю, Грехов найдет такого эксперта».
«А ты не боишься, что Конструктор или кто там еще окажется большей бедой, чем ФАГ?»
«Боюсь, – спокойно ответил Железовский. – Но если не поможет Конструктор, не поможет никто».
«Не стоит ломать копья в предположениях, – сказал Герцог, доедающий уже пятое яблоко. – Мы еще не в цейтноте и можем сделать многое. Аристарх, мы пришли обсудить одну идею».
«Погодите, у меня возникла пара вопросов. Кто знает, где сейчас Баренц?»
Присутствующие в бункере переглянулись.
«Никто, – констатировал Аристарх мрачно. – Странно. Его
«Я попробую поискать по своим каналам, – после молчания сказал Герцог. – Зачем он вам?»
«Он мой друг…»
«Бывший».
«Он мой друг, и я хотел бы поговорить с ним, прежде чем… короче, он мне нужен. И еще вопрос, куда подевались К-мигранты и кайманоиды?»
«На этот вопрос ответить легче. Две их запасные базы мы раскрыли и захватили, я имею в виду базу эмиссара на Солнце и ЗПК, где держали Ставра и Видану. Реперная база гуррах пока не найдена, но есть подозрение, что она прячется в одном из горных районов Лаокоона на Марсе. Там видели гуррах. Я планирую разведрейд в это место».
«Я с вами, если не возражаете».
Герцог кивнул:
«Не возражаю. Теперь о деле. На базе тех данных, что получили ваша жена Забава и внучка Видана, Велизар хочет провести эксперимент по управлению полем нашего северославянского эгрегора. Нужен третий угол квалитета ответственности, а также третий перципиент».
«Кто первые два?»
«Велизар и Пайол Тот».
«Согласен. А почему эту честь решили предоставить мне? Разве вы сами не могли составить квалитет?»
«Мы в дублирующем экипаже, Аристарх. Эксперимент опасен, и нужна подстраховка. К тому же темные эгрегоры все больше овладевают пространством, этому пора поставить заслон».
Лабовиц покачал головой:
«Если начнется война эгрегоров…»
«То что?»
«Человечество сойдет с ума! Нас ожидает эпоха дуккхи» [58] .
«Ты можешь предложить что-то иное?»
«К сожалению, я не лидер своего эгрегора. Но тоже пойду с вами».
ДНО МИРА
Его разбудили звуки музыки.
Впрочем, слово «разбудили» не совсем отражало его состояние, как и слово «музыка» – то, что он услышал. Скорее это был «белый шум» Вселенной, который заставлял двигаться вопреки собственной воле, жадно вслушиваться в звуки, подпевать, рыдать и смеяться – так он был невыразимо сложен и прекрасен!..
58
Дуккха – страдание (хинди).
«Белая музыка» стихла…
Ставр очнулся, с изумлением огляделся. Его спутники озирались по сторонам примерно с теми же чувствами, и даже Грехов выглядел заторможенным или рассеянным, прислушиваясь то ли к своим ощущениям, то ли к звукам внешнего мира.
Они стояли посреди совершенно пустого куполовидного помещения с черным полом и перламутровыми стенами. Сила тяжести здесь соответствовала земной, а источник света отсутствовал, казалось, светится сам воздух. И стояла в этом помещении такая глубокая тишина, что был слышен шум крови, бегущей по сосудам собственных тел. Никому из путешественников не удалось даже в потоке Сил прощупать, что за мир скрывается за стенами купола. Во всяком случае, с первого раза у Ставра это не получилось.
«Кто-нибудь
«Дно Мира», – сказал неунывающий Диего.
Ставр напряг силы, стараясь, чтобы этого никто не заметил, и на мгновение разорвал пелену глухой тишины и неподвижности.
«Погранзастава, – пробормотал он. – Это погранзастава серых призраков».
«У него очень хороший пси-резерв, – одобрительно глянул на Панкратова Ян Тот, обращаясь к Грехову. – Вы не находите, мэтр?»
«Посмотрим. Я на него очень рассчитываю, – сказал Габриэль с неким туманным намеком. – Судьба его блистательна и необычна, но механизм ее реализации понятен лишь Универсуму».
«Зато непонятен мне, – признался Диего Вирт. – Что за смысл ты вкладываешь в эти слова? Даже Универсум не может знать судеб своих отдельных клеток-вселенных».
«Почему? – заинтересовался Ян Тот. – Он ведь обладает полным знанием законов, используемых в той или иной метавселенной».
«Полная формализация научного знания невозможна в принципе, как и применение принципов детерминизма».
«Это по крайней мере спорно. Принципиальная невозможность полной формализации знания может быть законом только в нашем домене, в нашей метавселенной, об остальных мы ничего не знаем».
Диего спорить не стал, хотя возражения у него были, потому что он не раз беседовал с Греховым и знал то же, что и он.
«А почему мы не выходим? – спросил он. – Или нас ждет карантин?»
«Сам же сказал – это Дно Мира, – серьезно проговорил Ян Тот. – Мы у границы домена, где метрика пространства из индефинитной становится псевдоевклидовой, а то и вообще метрикой Минковского. Защита наших костюмов может не справиться с корреляцией местных законов».
«Возможно, ты прав, файвер, – вздохнул Грехов, снова посмотрев на Ставра с неопределенным интересом, словно приглашая его вмешаться в разговор. – Нам с Панкратовым придется выйти вдвоем. Ему не страшен даже дьявол, он дигамбара, а я… – Беглая улыбка тронула губы Габриэля. – Я – мадхъяма».
С тихим звоном в сплошной стене купола появился прямоугольный контур. Грехов, не говоря больше ни слова, направился к нему, тронул стену рукой, и рука по локоть вошла в перламутровое мерцание, исчезла. Без задержки Грехов шагнул дальше, пропал. Ставр молча двинулся следом, на мгновение свет в глазах сменился тьмой, и он вышел… на вершину невысокого холма, поросшего обыкновенной зеленой травой. Отсюда открывался вид на бескрайнюю холмистую равнину, уходящую, казалось, в бесконечность. Небо над равниной выглядело вполне земным, высоким, безоблачным, ему не хватало только солнца и облаков.
Ставр оглянулся и вздрогнул.
За небольшим каменным строением, имеющим вид старинной часовенки, из которого вышли разведчики, в километре начиналась гигантская стена! Впрочем, слово «гигантская» не отражало масштабов явления. Сложенная из огромных каменных блоков стена уходила вверх и в обе стороны – в бесконечность, как и равнина с другой стороны.
– Вот это да-а-а! – раздался сзади голос Диего. – Это скорее Стена Мира, а не Дно.
Ставр оглянулся. Диего Вирт, задрав голову и приложив руку к затылку, смотрел вверх, на стену. В глазах его светились восхищение, изумление и недоверие. Рядом стоял Ян Тот, философски задумчивый и спокойный.