Хроники Розмари
Шрифт:
И она уснула.
Проснулась, когда в номере посветлело, и почувствовала, как ее целуют. Нежно-нежно, едва касаясь губами ее губ. И ей снова захотелось плакать. Но вовсе не по генералу, а по тому, что Чагин, мужчина, который так нравился ей и с которым она бы хотела быть вместе, принадлежит кому-то другому, что у него в Москве наверняка есть любовница. Он же сам сказал, что разводится, с женой не живет, но у такого мужчины, как он, не может не быть женщины вообще. Может, он спит со своей секретаршей, о которой так тепло отзывается?
Она хотела
– Дина, ты очень красивая… Я понимаю, ты все еще злишься на меня и думаешь, что я обманываю тебя, что мне никто не нужен, кроме… Прошу тебя, не думай так. Все в прошлом. А сейчас у меня – ты. Правда, я не спросил, замужем ты или нет. Может, у тебя семья?
– Замужем. И у меня двое детей, – зачем-то сказала она. – После этого ты уже не будешь целовать меня? Отодвинешься и укроешь меня своим одеялом, а сам продолжишь свой сон под своим?
– Нет. Все не так. Я постараюсь развести тебя с мужем.
Ей так не хотелось продолжать этот разговор. Она закрыла глаза и замолчала. Предпочитая чувствовать его, а не слушать. Каждое прикосновение мужчины доставляло наслаждение, и ей в какой-то момент стало все равно, кто там у Чагина в Москве, ведь сейчас он был с ней, здесь, в тихом гостиничном номере, и никто не посмеет постучать в дверь и заявить свои права на него. Ни бывшая жена, ни настоящая любовница, ни секретарша.
Она почувствовала приятную тяжесть, Чагин лег на нее, продолжая целовать, и в эту минуту, к ее ужасу, действительно постучали в дверь. Причем дерзко, настойчиво и слишком громко для столь раннего часа.
Это был Аникеев. Но только не тот, с которым они мирно беседовали не так давно об убийстве Неудачиной, а изменившийся Аникеев, с серьезным бесстрастным лицом и немигающими, пугающими глазами.
– Чагин, вы арестованы по подозрению в убийстве вашей бывшей свояченицы Алевтины Неудачиной. Одевайтесь… Все слишком серьезно.
– А что случилось-то?
Чагин стоял, обмотанный одеялом, посреди комнаты и, казалось, все еще не мог поверить в происходящее.
– Так что произошло? Вы в своем уме? Или вам приснился кошмарный сон?
– Да нет, просто ему не на кого повесить собак, – проронила Дина и прикусила губу. – Дело-то трудное, а так – почему бы не арестовать первого попавшегося?
– На лестнице в здании, где располагается ваш офис, обнаружен пистолет, из которого стреляли в Неудачину, – трагическим голосом объяснил Аникеев. – Одевайтесь, Чагин, говорю же, все
– Да пистолет могли подкинуть!!! Вы же сами сказали – его нашли на лестнице… Да мало ли кто ходит по этим лестницам? А отпечатки пальцев? Вы нашли на пистолете его отпечатки пальцев? – не унималась Дина, все еще не желая принимать действительность. Ей так хотелось снова оказаться в постели с Чагиным и почувствовать на своих губах вкус его губ. – Вы не следователь, а жлоб! Дурак! Карьерист! Кто-нибудь из ваших друзей подкинул на лестницу совершенно другой пистолет, и вы теперь будете избивать ни в чем не повинного человека, чтобы выколотить признание…
– Дина! – крикнул Чагин, глядя на нее страшными глазами. – Остановись! Разберемся.
– Да, девушка, не ожидал я от вас… – Аникеев с выпученными глазами смотрел на Дину, и лицо его пугающе быстро наливалось кровью от злости.
– А я? Я – ожидала? Мы к вам всей душой, а вы? Притащились утром, чтобы арестовать невиновного! Вы, случайно, не на черном «воронке»?
– Дина! Прекрати! И никуда, слышишь, никуда отсюда не уезжай. Дождись похорон, посмотри… Кроме тебя, мне теперь никто не поможет…
Она видела, что Чагин испугался: он не привык к такому обращению, и сказанное Аникеевым про пистолет произвело на него впечатление.
Она как сквозь сон видела блеск наручников на руках Чагина, и сердце ее зашлось в страхе потерять его. Наручники. Пистолет. Убийство какой-то там торгашки с рынка. Смерть генерала. Теплые плюшки с горячим молоком в заснеженном «Отрадном». Нежные поцелуи Чагина в гостинице…
– Вы узнали что-нибудь о ее любовнике?
– Узнал-узнал, – отмахнулся Аникеев. – Он все время был на рынке, алиби – стопроцентное…
– Но у Володи тоже есть алиби…
– Его алиби подтверждала секретарша, но разве можно верить секретаршам? – ехидно ухмыльнулся Аникеев, и Дина чуть не запустила в него графином.
Через час она уже входила в квартиру на улице Рахова. Увидев на лестничной площадке крышку гроба, обитую красной материей, дернулась, словно ее стукнули. Но потом, глубоко вздохнув, надавила на кнопку звонка.
19
Решение свое она изменила в последнюю минуту. И Жозе поддержал ее. Обнял на прощанье, поцеловал и сказал, чтобы она ни о чем не переживала.
– Me amor, ты никогда себе не простишь, если не поедешь попрощаться со своей сестрой. Поезжай и поскорее возвращайся.
Одетт тоже вышла на крыльцо. Лицо ее было красным от слез. Для нее поездка любимой снохи в Россию представлялась путешествием чуть ли не на тот свет. Она ужасно переживала за Машу и все то короткое время, что та собиралась, крутилась рядом, помогала упаковывать вещи.
– Главное – береги себя. Ты знаешь мое мнение: вполне достаточно было того, что ты отправила деньги, тем более что и сумма была немаленькая… – Одетт не успевала вытирать платочком струящиеся слезы.