Хроники ржавчины и песка
Шрифт:
Птицы летали туда-сюда всю ночь – постоянно слышалось мягкое хлопанье крыльев. И не только оно: раздавались звуки шлепков, когда добыча, ударяясь о стены махины, падала сверху… внутрь… во чрево.
Отец с сыном спали плохо, постоянно просыпались: им снились болезни, которые разъедали плоть и сжигали кости, снились движущиеся вверх-вниз поршни, зубчатые колеса, фланцы и подъемные краны.
Солнце. Под веками. Будто что-то взорвалось у самого лица, какой-то шкив разлетелся
Он резко сел. Тяжело дыша.
Посмотрел по сторонам.
Птицы кричат. Кружат стаями в небе.
Костер погас.
– Папа!
Отца нигде не видно.
– Папааааа!
Мальчик оттолкнулся от песка здоровой ногой, вскочил и покрутился на месте, всматриваясь в даль: до самого горизонта только дюны, песок… И Робредо.
Он остался один.
В лучах восходящего солнца металл отливал кроваво-красным, ядовитым цветом.
– ПАПАААААА!
Наконец увидел следы. Поковылял в ту же сторону: сердце бешено колотилось, левая нога волочилась по песку.
– Юсуфф! – На самой верхушке разваливающейся громадины кто-то махал рукой.
– Папа, как ты меня напугал!
Старик нагнулся, на какое-то время скрылся из виду, а потом появился снова, спустившись на несколько метров ниже. Эта махина, наверное, – настоящий лабиринт из острых обломков и листов железа, так отшлифованных ветром, что по ним можно скользить на заднице.
Птицы истошно вопили и яростно хлопали крыльями: они решили, что до гнезд им не добраться, и, вернувшись с охоты, сбрасывали добычу с неба. Как живые бомбочки, вниз то и дело падали грызуны и ящерицы, крупные жуки и жившие в дюнах змеи.
Рашид, в одних штанах, спрыгнул на песок. Несмотря на пожиравшую его изнутри болезнь, двигался он очень проворно. В руке старик держал завязанную в узел рубаху, куда собрал немного божьих даров. От шевеления плененной жизни мешок ходил ходуном. Но сразу развязывать узел Рашид не стал – покрутив мешком над головой, он несколько раз ударил им по ступице колеса.
– Что у тебя там? – спросил Юсуфф.
– Смотри. – Старик высыпал содержимое на песок.
Из рубахи выпали две окровавленные мышиные тушки, наполовину раздавленная ящерица и еще живой скорпион. В центре лежало немного помятое яйцо из блестящего металла.
– Что это такое? – спросил Юсуфф, схватив его на мгновение раньше отца.
На теплом металле не было ни одной трещины – только пара вмятин от ударов о колесо.
Мальчик поднес яйцо к уху и потряс. Что-то едва слышно звякнуло о скорлупу, словно выражая недовольство. Как будто внутри – крошечная пружинка или какая-то другая деталька, еще более хрупкая.
– Пап, мы сможем его продать?
Рашид отобрал у сына яйцо: он положил его в мешок случайно, обманутый венозным светом утреннего солнца там, наверху.
– Даже не думай. Знаешь,
Юсуфф непроизвольно посмотрел наверх. Птицы перестали кружиться и решили, что можно вернуться в гнезда. Или снова отправиться на охоту, чтобы принести шестеренкам корабля еду.
– Робредо живой, да, пап?
– Конечно. Он будет жить, пока там останутся птицы. И их помет.
– А яйцо? Отнесешь его обратно наверх?
– Можно просто положить между колесами. – Рашид покрутил яйцо, и в нем снова что-то зазвенело. На этот раз звук стал порешительнее, будто существо внутри немного подросло.
– И оно станет большим?
Старик вытащил зажигалку:
– Ты есть хочешь?
Юсуфф кивнул.
– Мышь, ящерица или скорпион?
Если о яйцах можно забыть, тогда…
– Ящерица!
Папа так и не отнес яйцо на место, как обещал. Но я не хочу его в этом винить, он просто забыл, вот и все. А когда яйцо снова оказалось у него в руках… просто времени уже не было. Столько всего произошло. Внезапно, как бывает в пустыне…
…когда вдруг после долгих месяцев засухи и палящего солнца идет дождь!
Одной ящерицы на двоих (грызунов есть никто не стал) маловато, чтобы заключить перемирие с желудком, но это, по крайней мере, чуть-чуть взбодрило отца с сыном. Рашид поменял тетиву лука и отправился на разведку к Робредо, а Юсуфф снова вскарабкался на дюну и стал смотреть на птиц, парящих в вышине.
Он заметил, что кислотный свет пустыни изменил свой оттенок. Кажется, это чувствовали и птицы, которые нервно перебегали от гнезда к гнезду и тыкали друг друга острыми клювами.
С севера быстро надвигалось покрывало черных туч. На горизонте за Робредо песок и небо слились во мраке.
Над самой махиной оглушительно ударил гром. И сразу же подул сильный ветер.
Юсуффу почудилось что-то странное в волосах. Будто кто-то дергал то за одну, то за другую волосинку.
– Папа! – закричал мальчик.
Старика нигде не видно – наверно, он по другую сторону металлической громадины. И не слышит, как его зовет сын, – может, из-за поднявшегося ветра.
У Юсуффа мороз пробежал по коже, руки покрылись мурашками.
Щелканье клювов, шлепки о корпус махины, скрип листов железа.
Мальчик вскинул голову. В небе кружило лишь несколько птиц, еще не успевших укрыться внутри Робредо.
– ПАПААААААА!
Снова ударил гром.
Юсуфф стал спускаться с дюны и заметил, что махина зашевелилась: огромная металлическая пластина сдвинулась в сторону, повернувшись на сорок пять градусов против часовой стрелки. И со щелчком встроилась в корпус. А может, это просто ветер – слишком далеко, чтобы рассмотреть хорошенько.