Хроники Средиземья
Шрифт:
Гэндальф ходил от постели к постели; сиделки ему обо всем докладывали. Так миновал день. Великая битва под стенами города разгоралась и затихала, слухи были путаные и тревожные, а маг все ухаживал за ранеными, не решаясь оставить их. Наконец небо окрасил алый закат, и отсвет его озарил серые лица. Казалось, они чуть-чуть порозовели, но это был лишь призрак надежды.
Старейшая из оставшихся женщин, знахарка Иорета, взглянула на прекрасное лицо умирающего Фарамира и заплакала, ибо все любили его. И сказала сквозь слезы:
— Да неужели же он умрет?
А Гэндальф, который стоял рядом, промолвил:
— Золотые твои слова, Иорета, долго их будут помнить! Ибо они вселяют надежду: а вдруг и правда Государь воротится в Гондор? До тебя не дошли диковинные слухи?
— Мало ли чего говорят, а кричат еще больше, мне слушать недосуг, — сказала она. — Лишь бы эти разбойники до нас не добрались, не потревожили раненых!
И Гэндальф поспешно ушел, а закат догорал, и угасали огненные груды на равнине, и спускались пепельно-серые сумерки.
Солнце заходило, и у городских ворот съехались Арагорн, Эомер и Имраиль: с ними были воеводы и витязи. И Арагорн сказал:
— Смотрите, какой огненный закат! Это знамение великих перемен: прежнее становится прошлым. Однако же этим городом и подвластным ему краем многие сотни лет правили наместники, и не слез мне въезжать в Минас-Тирит самозванцем, побуждая к розни и кривотолкам. Нет, не войду я в свой город и не объявлюсь, доколе идет война с Мордором, исход которой неведом. Шатры мои поставят близ ворот, и здесь я буду дожидаться приглашения Градоправителя.
Но Эомер возразил:
— Ты же поднял знамя великих князей, ты явился в венце Элендила! И теперь хочешь посеять сомнения?
— Нет, — сказал Арагорн. — Просто мое время еще не приспело, я не хочу раздоров перед лицом Врага.
И тогда сказал князь Имраиль:
— Мудро ты рассудил. Государь, говорю тебе как родич Денэтора. Он старец гордый и своевольный, и темны его думы с тех пор, как погиб его сын. Однако негоже тебе и оставаться интим у дверей.
— Почему же нищим? — сказал Арагорн. — Пока что я — северный Следопыт, а мы не привыкли ночевать в каменных домах.
И он велел свернуть знамя и снял алмазный венец, отдав его на хранение сыновьям Элронда.
Вдвоем поехали в город Имраиль с Эомером, и шумная толпа провожала их по улицам до ворот цитадели. Они вошли в тронный чертог Белой Башни, ожидая увидеть наместника. Но пусто, а у ступеней трона под балдахином погорели вокруг, и стояли двенадцать витязей, ристанийских и гондорских. Балдахин был бело-зеленый, а конунг укрыт по грудь златотканым покровом. На груди его лежал обнаженный меч, а в ногах шит. И, подобно солнечным бликам на струях фонтана, играли отсветы факелов на густых сединах. Лицо у старого конунга было прекрасное и юное, но просветленное покоем, юности недоступным; казалось, он всего лишь уснул.
Они
— А где же наместник? И где Митрандир?
Один из стражей ответил ему:
— Наместник Гондора в Палатах Врачеванья.
И тогда спросил Эомер:
— А где моя сестра, царевна Эовин? Ей должно покоиться рядом с конунгом, и подобают ей равные почести. Куда ее отнесли?
И отозвался Имраиль:
— Там, близ городских ворот, царевна Эовин была еще жива. Ты разве не знал об этом?
В сердце Эомера вспыхнула надежда, а вместе с нею такая мучительная тревога, что он, ни слова не говоря, повернулся и быстро вышел из Башни. Имраиль следовал за ним. Смеркалось, на небе высыпали звезды. У дверей Палат Врачеванья они встретили Гэндальфа, и с ним был некто в сером плаще. Они отдали магу поклон и обратились к нему:
— Мы ищем наместника, нам сказали, он здесь. Неужели он ранен? А царевна Эовин — где она, ты не знаешь?
И Гэндальф отвечал им:
— Царевна здесь, и она жива, хоть и близка к смерти. Фарамир, как вы знаете, ранен отравленным дротиком, и теперь он наместник Гондора, ибо Денэтора нет в живых и прах его испепелен.
Они внимали ему скорбно и удивленно. И сказал Имраиль:
— Не в радость нам стала победа: она куплена горькой ценой, коли нынче Гондор с Ристанией лишились своих государей. Эомер будет править мустангримцами, но как же Минас-Тирит? Не послать ли за Государем Арагорном?
— Он уже пришел, — сказал человек в плаще и выступил вперед. Свет фонаря над дверями озарил его, и они узнали Арагорна, надевшего лориэнский плащ поверх кольчуги. Венца на нем не было, но брошь, подарок Галадриэли, осталась у него на груди.
— Я пришел сюда по слову Гэндальфа, — сказал он. — Но сейчас я не более и не менее как вождь арнорских дунаданцев. Препоручаю Град Имраилю, покуда не очнется Фарамир. И советую ему в главном довериться Гэндальфу — да будет он нашим общим правителем в эти грозные дни.
Все были согласны, и Гэндальф сказал:
— Не будем же медлить у дверей, время не ждет. Пойдемте! Для раненых нет надежды помимо Арагорна. Ибо сказала гондорская знахарка Иорета: «В руках Государя целебная сила, и так распознается истинный Государь».
Арагорн вошел первым; за дверями стояли двое часовых в облачении стражей цитадели — один рослый, другой сущий мальчик. При виде Арагорна он подскочил и вскрикнул от радости и удивления:
— Бродяжник! Вот это да! Я ведь сразу понял, что там, на черных кораблях, ты и плывешь, а кому же еще! А все орут: «Пираты! Пираты!» — разве их перекричишь? Как это у тебя получилось-то?
Арагорн рассмеялся и пожал хоббиту руку.
— Рад тебя видеть! — сказал он. — Погоди, потом расскажу.
А Имраиль сказал Эомеру:
— Подобает ли так говорить с Государем? Впрочем, может статься, он будет царствовать под другим именем!
Арагорн услышал его и сказал, обернувшись: