Хроники Тамула. Трилогия
Шрифт:
— Стрейджен, я это и без тебя знаю.
— Я уже видел тебя в деле, любовь моя. Если все-таки прикончишь кого-то, постарайся пролить как можно меньше крови. Я не хочу, чтобы восход солнца застиг меня здесь с тряпкой в руках.
— Отчего это вы оба нынче ночью так и сыплете нежностями?
— Что-то я тебя не понял.
— Кааладор все время зовет меня «дорогуша», а ты только что сказал: «любовь моя». Это имеет какое-то значение?
Стрейджен хохотнул.
— Шайка взломщиков, Миртаи, — довольно тесная компания. От того, как сработает один из нас, зависит жизнь других, и это порождает между
— Сарабиан, — сказала Элана, — давай-ка расставим все по местам до того, как начнем открыто предпринимать какие-то шаги. Министерство внутренних дел знает, что мы что-то замышляем, но мы продолжаем делать вид, что все идет как обычно. Как правило, прежде чем оглашать воззвания и распускать правительство, необходимо посадить под замок всех, кто может этому помешать.
— Конечно, — согласился он, — я понимаю, что ты права. — Они вновь стояли на крепостном валу, любуясь тем, как над городом, выше густой пелены тумана, восходит солнце.
— Красиво, правда? — спросил император. — Цвет тумана почти идеально сочетается с розовато-лиловым оттенком стен и куполов.
— У тебя прекрасный город.
— В котором живет множество не столь уж прекрасных людей. Чем я заменю полицию после того, как разгоню министерство внутренних дел?
— По всей видимости, тебе придется объявить военное положение.
Сарабиан моргнул.
— Боюсь, атаны не прибавят мне новых друзей. У них весьма упрощенное понятие о справедливости.
— Сарабиан, ни мне, ни тебе не грозят перевыборы, так что мы можем совершать непопулярные поступки.
— Только до определенной степени, — возразил он. — Мне следует жить в мире с влиятельной аристократией Тамула, а я до сих пор получаю протесты касательно сыновей и братьев из многих знатных родов, которые были убиты или покалечены, когда атаны подавляли мятеж.
— Но ведь они были изменниками?
— Нет, — вздохнул Сарабиан, — пожалуй, что нет. Мы, тамульцы, вечно балуем своих детей, а в знатных семьях этот процесс доведен до крайности. Материон — средоточие имперской политики, и когда молодые тамульцы поступают в университет, они обязательно вмешиваются в политику, как правило самого радикального толка. Ранг и положение их семей защищают их от последствий излишеств юношеской восторженности. Я и сам, будучи студентом, отличался бунтарскими наклонностями и даже возглавлял несколько выступлений против правительства моего отца. — Император слабо улыбнулся. — Меня регулярно арестовывали по меньшей мере раз в неделю. Правда, в темницу меня так и не бросили, как бы я ни величал своего родителя. Я изо всех сил старался угодить за решетку, но полиция не пожелала пойти мне навстречу.
— Отчего это тебе так хотелось угодить в тюрьму? — смеясь, спросила она.
— Молодые аристократки просто обожают жертв политического произвола. Я имел бы оглушительный успех, если бы провел несколько дней за решеткой.
— Но ты, кажется, женился еще ребенком? — отозвалась она. — Разве женатому человеку пристало думать о том, какой успех он может иметь у женщин?
— Когда я и моя жена были еще совсем молоды, мы почти десять лет не разговаривали друг с другом, а кроме
— Бывает и хуже. В моем правительстве есть человек по имени Платим, он — вор, да еще куда большего размаха, чем Кааладор. — Элана бросила взгляд вдоль укреплений и увидела, что к ним идет Миртаи. — Удача?
— Трудно сказать, — пожала плечами великанша. — В здание мы проникли легко, но того, что искали, так и не нашли. Стрейджен и Кааладор собираются навестить университет и поговорить кое с кем из ученых.
— Неужели ими вдруг овладела жажда знаний? — легкомысленно осведомился Сарабиан.
— Вот уж вряд ли, дорогуша, — отвечала Миртаи.
— Дорогуша? — переспросил он, не веря собственным ушам.
— Но ведь ты и вправду очень милый, Сарабиан. — Золотокожая великанша ласково погладила его по щеке. — Сегодня ночью я узнала, что воры, заговорщики и прочие негодяи испытывают друг к другу весьма теплые чувства. Ты сговариваешься с нами, чтобы разогнать полицию, а значит, и ты теперь один из нас. Стрейджен хочет побеседовать со знатоками архитектуры. Он подозревает, что в здании министерства могут быть потайные комнаты, и надеется, что в какой-нибудь библиотеке обнаружатся первоначальные чертежи здания. — Она искоса, лукаво взглянула на императора и добавила: — Вот такую штуку, стал-быть, они и замыслили, дорогуша.
— Ты уверен, Сарабиан, что хочешь ввести Кааладора в свое правительство? — осведомилась Элана. — Похоже, его говор передается, как зараза. Дай ему год-два, и вся резиденция будет называть тебя «дорогуша».
— Что ж, я предпочел бы это слово многим другим прозвищам, которыми меня награждали в последнее время.
ГЛАВА 9
Спapxoк и его друзья покинули Кирон ранним утром следующего дня и направились на восток мимо обширных золотистых полей зреющей пшеницы. Холмистая местность постепенно переходила в широкую долину, где реки Пела и Эдек сливались на границе между Эдомом и Кинезгой.
Спархок скакал впереди отряда, держа на руках Флейту. Девочка этим утром держалась непривычно тихо, и, после того как миновали часа два пути, Спархок наклонился и заглянул в ее лицо. Ее пустые глаза смотрели в никуда, застывшее лицо было лишено всякого выражения.
— В чем дело? — спросил он.
— Не сейчас, Спархок, — жестко ответила она. — Я занята.
— Афраэль, мы подъезжаем к границе. Может быть, нам стоит…
— Оставь меня в покое. — Она уткнулась лбом в его грудь и недовольно хмыкнула.
— Что случилось, Спархок? — спросила Сефрения, подъехав к ним.
— Афраэль не хочет говорить со мной. Сефрения наклонилась и изучающе взглянула в лицо Флейты.
— Ах вот оно что, — проговорила она.
— Что именно?
— Оставь ее в покое, Спархок. Она сейчас где-то еще.
— Сефрения, впереди граница. Так ли уж нам необходимо истратить полдня на разговоры с пограничной стражей?
— Похоже, что другого выхода у нас нет. Дай-ка мне ее.
Он поднял полусонную малышку и устроил ее на руках сестры.