Хроники ветров. Книга 1. Книга желаний
Шрифт:
Давно это было.
Тогда казалось, что Коннован – идеальная кандидатура для их с Мареком совместного эксперимента. Карл едва дождался, пока ей исполнится шестнадцать, чтобы провести инициацию. Вообще-то Марек рекомендовал погодить еще годик-другой, он сомневался, что девушка переживет процедуру, но он плохо знал Коннован.
Марек был удивлен.
Марек согласился на эксперимент.
Марек следил.
И настоятельно порекомендовал избавиться от Коннован. Псих и шизофреник, ну чем она помешала? Глупая и наивная, с нулевым жизненным опытом и
Нет, Карл не станет ее убивать и плевать он хотел на все Марековы рекомендации. А сюда пришел попрощаться, Коннован не увидит его: Аркан искажает восприятие мира и ограничивает способности. Карл при желании может коснуться ее волос, а она и не заметит. Или снять ошейник. Это не сложно, рано или поздно она бы додумалась, вопрос времени. Жаль, что времени у нее не осталось. Два дня назад армия Кандагара начала движение к Чаруше. Пока маршрут полностью совпадал с прогнозами Карла, а значит, что скоро здесь станет горячо.
Коннован что-то объясняет, отчаянно жестикулируя при этом, а люди слушают. Люди приняли ее, пусть даже сами не понимают этого. Значит, Проект имел все шансы на успех… жаль, что так вышло.
Люди учатся. Людям осталось жить примерно неделю.
Крепость не выстоит.
И Карл, подняв правую ладонь вверх – она не увидит, но отчего-то ему хотелось попрощаться, пусть не словом, так хотя бы жестом – отступил в тень.
Болело все, особенно почему-то задница, ну и руки, конечно. И вообще было желание упасть и не шевелиться, день, два, а то и целую неделю.
Больше он не выдержит. Сдохнет прямо там, на поляне, с мечом в руках, а она будет стоять и улыбаться, как всегда с издевкой.
– Нехорошо этой, ой нехорошо, не по-божески, – наставник Димитриус шустро перебирал четки. – Убьет, всенепременно…
Отчего-то он был уверен, что беловолосая тварь мечтает о том, чтоб кого-нибудь убить. И Вальрик даже примерно знал, кого именно – его, никчемного, неспособного и никому ненужного. И порой, как правило к концу тренировки, у него возникало желание, чтоб если уж убивала, то поскорей.
– Господь все видит! – четки, выскользнув из пальцев наставника, упали на пол. Поднять надо бы, но каждое движение отзывалось такой болью, что Вальрик не шелохнулся. Не заметил он и все. Не заметил.
Наставник, охнув, наклонился и подобрал четки.
– Вот! И ты поддался бесовскому очарованию! Душу не бережешь… и к заутрене ходить перестал.
К заутрене? Да какая служба, когда тренировка идет! И потом, днем, отоспавших, Вальрик – вот уж стыдно признаться – сам спускался в оружейную, превозмогая почти привычную уже боль в мышцах, повторял ночные уроки. Он будет лучшим. Он будет сильнейшим.
– Душу потеряешь, – погрозил пальцем Димитриус. – Смотри, мальчик мой, доиграешься до беды… тварь-то, она не человек…
Не человек. Но как с оружием управляется!
Сколь огромен мир! Ни карты, ни описания,
Правда, величие местами тускнело, особенно, когда деревни проезжали. Грязные, тесные, вонючие, и люди в них такие же – грязные и вонючие, и недобрые к тому же, глядели на кавалькаду со страхом и почти откровенной злобой. А к чему истовым христианам злиться на посланцев Храма? Фома не понимал. Куда больше по душе ему были неоглядные степные просторы, или же чудные горные хребты, тающие вдали, растворяющиеся в небесной синеве. Вот на них он готов был глядеть вечность, и даже жесткое седло и некоторая грубость спутников не умеряли восторгов.
Вот сейчас лошади шли неспешным шагом, и Фома имел редкую возможность не только оглядется, но и вволю поразмышлять над увиденным. Правда, глядеть было особо не на что: пыльная дорога тянулась по степи, вокруг трава, трава, трава… Иногда, правда, попадались крупные, с небольшой коровник, камни, или корявые, будто скрюченные неведомой болезнью, деревья. Но Фоме все равно интересно и мысли текут спокойно, плавно, совсем как в родной, знакомой до последней полочки, библиотеке…
Но до чего ж огромен мир!
– О чем задумался? – Поинтересовался брат Морли. Фома и не заметил, как он подъехал, а заметив, не слишком-то обрадовался, ибо теперь подумать ему точно не дадут. Брат Морли обладал живым характером и необъятным животом, куда помещалось – Фома собственными глазами видел – литров десять пива. Сие обстоятельство настолько его поразило, что даже замечания не сделал, хотя где это видано, чтобы святой брат богопротивное зелье потреблял?
Морли мурлыкал под нос песенку – скорее всего непотребную – и чтобы отвлечь инквизитора от сего пагубного занятия, Фома ответил на вопрос.
– Восхищаюсь.
– А, ну, тогда, это конечно. Пить будешь?
– Вода?
Морли презрительно фыркнул.
– Воду нехай кони пьют. Пиво! Самое лучшее по эту сторону гор!
– Пьянство противно Господу нашему.
– Тьфу ты! Сразу видно – храмовый птенчик. – Толстяк приложился к фляжке. – Первый раз едешь?
– Первый.
– Ничего, я из тебя человека сделаю, а то там, в храме, совсем вам там мозги засушили. Где ж это видано, чтобы человек доброму пиву воду предпочитал?
– А душа?
– Душа радоваться должна. В Библии так и написано – что душу радует, то и Богу хорошо.
Фома подивился столь вольной трактовке Священного писания.
Всего отряд насчитывал шесть человек: сам Фома и пятеро братьев-воителей, каждый из которых, надо полагать, не раз путешествовал по внешнему миру. Почему именно пятеро – послушник не знал, так решил Святой Отец, а Фома, не единожды убеждавшийся в мудрости этого человека, лишь порадовался подобному сопровождению. Жаль только, что воины не разделяли его оптимизма и от расспросов Фомы про прошлые походы и бои, в которых доводилось принимать участие, увиливали. Один Морли и снисходил до беседы.