Хроники Запятнанных могил
Шрифт:
– А теперь подождём, – сказал князь, попутно подойдя к графине и обняв её, добавил: – Скоро мы узнаем, достоин он нашей крови или же нет.
– Я уверена, он достоин.
– Думаю, ты уже поняла, что если дитя очнётся, то отправится со мной? – Рудольф сказал это негромко, чтобы только Лидия услышала его.
– Но как же так? – Страх того, что Джодокуса заберут у неё, был с самого первого дня, но она до последнего надеялась на обратное.
– Ты ведь не думала, что я позволю оставить при себе такого редкого человека? – Князь был не дурак, он тоже чувствовал в парнишке силу, которая могла пригодиться
– Могу я надеяться, в таком случае, на большую благосклонность, Ваша Кровавость? – Лидия не собиралась препираться с Рудольфом, его слово всегда было законом. Но при этом она, конечно же, не упустит своей выгоды.
– А ты коварна. – Князь даже немного улыбнулся от такого вопроса. – Мне кажется, в ближайшем будущем мы сможем начать работу в одном интересном направлении. Но поговорим об этом после, когда закончим здесь.
– Спасибо, Ваша Кровавость, вы не пожалеете, – отступив на шаг назад, учтиво произнесла Лидия.
Пока двое старших вампиров вели политическую беседу, Джодокус очнулся. Сначала он сел. Оглядевшись вокруг, парень с удивлением осознал, что теперь ощущает мир несколько иначе, нежели когда он был человеком. Но понять, что именно не так, ему было ещё сложно. Требовалось время и хорошие учителя. К счастью, у клана оба эти пункта были в достатке.
– Поздравляю тебя! – громогласно провозгласил старший вампир, подойдя к алтарю и взяв парня за руки. – Я, Рудольф Кишкодёр, князь вампиров клана медведя, нарекаю тебя отныне и до конца времён Джодокусом Кишкодёром!
Весь зал взорвался радостными возгласами и звонкими аплодисментами. Правда, сам Джодокус не разделял подобного эмоционального подъёма.
– То есть как Кишкодёр? – В зале будто все вымерли после этой фразы. Образовалась настолько гробовая тишина, что если прислушаться, можно было услышать, как растут деревья вокруг поляны.
– Вот так, дитя. – Князь внезапно воспринял подобное спокойно. – Сегодня мы переднюем здесь, но завтра после заката отправимся в новый для тебя дом.
– Но я не хочу никуда уезжать. Мой дом здесь, – принялся настаивать на своём юноша.
– Не переживай, ты привыкнешь. К тому же, это ведь не темница, ты сможешь навещать Лидию, когда у тебя будет свободное время. Да и она, думаю, не откажется иной раз заехать в гости к тебе.
Молодой вампир сидел с отрешённым выражением лица и не понимал, что происходит. Его разум не мог поверить в то, что его так жестоко обманули. Его предали. Огонёк негодования зажегся внутри него и принялся стремительно разгораться.
– Ты знала об этом. С самого начала ты всё знала, что меня заберут, не оставят здесь, но всё равно продолжала убеждать, что мы всегда будем вместе друг у друга, будем рядом! – под конец фразы Джодокус практически перешёл на крик.
Лидия не знала, что сказать. Чувство вины было настолько велико в ней, что она сама считала себя предательницей. Не было таких слов, чтобы извиниться, или она просто не знала их. Ей ведь никогда не приходилось извиняться, по крайней мере искренне. А сейчас она хотела сказать что-то, чтобы он её простил, но губы лишь сжимались и разжимались, не открывая рта. Она, та, кто мог вырезать целую деревню людей, спасовала перед одним человеком. Что же случилось? Может, в ней что-то сломалось?
Нет.
Госпожа Вселенная, что же ты наделала! Доведя парнишку до этой точки в истории, она сотворила самого настоящего монстра. Активные усилители и так были крайне опасны, их старались истреблять ещё в младенчестве. Невозможно было представить, на что способен такой человек в теле вампира. Было невозможно.
– Вы все поплатитесь за это! – Может, Джодокус и не хотел поступать таким образом, но он же подросток, выращенный в нестабильной среде, обученный в обществе вампиров, которые об эмоциях уже давно забыли. Никто не учил его контролировать эту силу.
Тем не менее, с чувствами у вампиров всё было в порядке. Злость, страсть, похоть, страх и прочие животные инстинкты замечательно в них уживались. Большая часть кровососов, конечно, контролировала их, не позволяя звериному выпячиваться наружу. В ряде семей за бесконтрольность даже наказывали. А теперь представьте: пара сотен вампиров различного возраста и уровня силы становятся жертвами обиженного активного усилителя, который даже не знает, что творит. Тлеющие угли эмоциональных отголосков прошлых жизней раздулись в неконтролируемое пламя. Обезумевшие от этого переизбытка давно не используемых черт, клыкастые перестали отличаться чем-либо от жестоких и ненавистных гулей. Они принялись рвать на куски всех, кто попадался на глаза. Вампирская кровь лилась рекой, вся зала в мгновение ока окрасилась в красный.
Джодокус впал в некое подобие транса, его собственная сила стала для него ловушкой, заперев сознание парня глубоко и крепко. Сейчас он был не более чем источником опасности, причем неизвестно, остановится ли он когда-нибудь. Ведь благодаря особенности вампирской крови никто не мог даже предположить, каким окажется результат.
Князь, трое графов, пришедших с ним, и сама Лидия смогли противиться первой волне эмоционального усиления Джодокуса. Но они прекрасно понимали, что их стойкость будет сломлена, это лишь вопрос времени. Необходимо было срочно покинуть зону поражения. Рудольф, как самый сильный и опытный, невзирая на кровавое побоище, творившееся вокруг, уверенным шагом направился к выходу из зала, по дороге раскидывая потерявших контроль младших членов клана. Графы следовали за ним след в след.
Хоть и державшая себя в руках, Лидия понимала, что она не сможет помочь ничем, уходить ей не хотелось. В отличие от остальных её одолевало раздувшееся чувство вины. Оно буквально отравляло графиню. Заметив среди мешанины из тел обезумевшего Луку, отрывающего голову собрату, она заплакала. Сотни лет ей не удавалось проронить ни слезинки, а тут, словно они всё это время копились в ней, ждали, чтобы потоком хлынуть из глаз. Упав на колени, она поднесла руки к лицу. Грусть вперемешку с печалью, стыдом и обидой окончательно захватили её сознание, погрузив Лидию в самую настоящую истерику.