Хронокорректоры
Шрифт:
На следующий день, 20 января, последовал императорский указ армии и флоту: Муцухито объявил о предстоящем нападении на русские войска. В тот же день русский министр иностранных дел фон Ламздорф сообщил японскому послу в Санкт-Петербурге графу Курино, что Россия готова на уступки, но было поздно – Япония не желала мирного разрешения конфликта.
21 января японский флот покинул базы и вышел в море, а в Питере посол Курино вручил Ламздорфу ноту о разрыве дипломатических отношений.
Императорский наместник и главнокомандующий на Дальнем Востоке адмирал Алексеев узнал о разрыве дипотношений лишь 22 января, когда японцы скрытно сосредоточили флот возле острова Раунд, в 44 милях на зюйд-зюйд-ост от Порт-Артура,
Как говорилось в одной из купленных в 1912 году книжек, «днем 22 января, то есть менее чем за сутки до злодейского нападения миноносцев, в Порт-Артур вошел пароход «Шантара» рейсом из Сан-Франциско – через Нагасаки с грузом риса, муки и мясных консервов. Любопытно, что пароход был построен на соседнем стапеле с крейсером «Князь Ярослав Мудрый», который годом позже погибнет в Цусимской баталии. Вечером 22 января следовавший за ним из Чифу пароход «Аргунь» был задержан японским флотом. Тогда же, 22 января, все японские граждане покинули Порт-Артур и Дальний, отплыв вечером на английском пароходе «Фули» под флагом японского консула».
В течение дня легкие силы японского флота вели разведку подступов к русской базе, но порт-артурская эскадра появление противника прошляпила. Главные силы эскадры стояли на внешнем рейде, не готовые к отражению торпедных атак. С наступлением темноты к бухте направились три японских отряда (командиры отрядов: капитан 1-го ранга Асай, капитаны 2-го ранга Исида и Цучия) в составе 12 истребителей миноносцев или контрминоносцев, как тогда назывались лидеры эсминцев.
Вскоре после полуночи, то есть в первые минуты 23 января, истребители произвели множество торпедных выстрелов, потопив и повредив пять русских кораблей. Атака продолжалась около пятнадцати минут, огнем русских кораблей и береговых орудий удалось потопить японский миноносец «Оборо». Около полудня того же дня отряд адмирала Уриу атаковал и потопил крейсер «Варяг» и канонерку «Кореец» в бухте Чемульпо, тогда как адмирал Того с главными силами японского флота обстрелял Порт-Артур. Русский флот вышел из Порт-Артура навстречу врагу, завязался ожесточенный бой, японцы получили немало попаданий крупнокалиберными снарядами, а выпущенная крейсером «Новик» торпеда прошла возле носа вражеского крейсера «Иватэ».
И только 24 января, на второй, если не третий день войны, был обнародован эдикт императора Муцухито:
«Милостью Неба, Мы, Император Японии, потомок династии, занимающей трон с незапамятных времен, объявляем всем Нашим верным и храбрым подданным, что Мы объявляем войну России и повелеваем Нашим армии и флоту начать военные действия против этого государства с полным рвением… Мы выражаем Наше горячее желание, чтобы верностью и доблестью Наших подданных мир был бы скоро восстановлен и воссияла бы слава Нашей Империи».
Многолетнее чтение лекций в институте наложило печать на риторическую манеру, поэтому Рома начал сухо и сурово:
– Подведем итоги. Произведенное воздействие привело к локальному прогрессу. Нам удалось убедить предков построить более мощный флот и маленько поменять исход морской войны на Тихом океане. Тем не менее, война в целом была проиграна, сухопутные генералы остались нерешительными придурками. Что из этого следует?
– Что?
– Затрудняюсь ответить.
Задумчиво потягивая коньяк, Гога произнес глубокомысленно:
– Война была проиграна, главным образом, на суше, несмотря на сравнительно успешные действия флота. Наверное, мы слишком увлеклись нашим военно-морским хобби, забыв о громадном театре Маньчжурии. Это первое.
– Второе тоже будет?
– Если пораскинем мозгами, то и четвертое найдем, и пятое… Однако второе кажется мне даже более важным. Обрати внимание: успех достигается лишь
– Естественно. Мы производим минимальное необходимое воздействие в ограниченных отрезках пространства-времени. В других местах нас нет, и, следовательно, не происходит изменений. Но мы не можем оказаться одновременно в разных точках… – Роман задумался. – Или можем?
– Наверное, можем, – неуверенно проговорил Георгий. – Сработаем в одном месте, потом передвинемся в другой город, вернемся в тот же момент времени и выполним еще одну хронокоррекцию.
– Для внешнего наблюдателя будет казаться, что мы находимся в разных местах в одно и то же время. – Рома с сомнением покачал головой. – Надо подумать. Идея богатая.
– У меня других не бывает! – Гога стремительно возвращался в привычное состояние самодовольного воодушевления. – Но есть и третий момент. Мы упорно следовали рецепту уважаемого Айзека Азимова, пытаясь ограничить свои действия минимальным необходимым воздействием. Но кто сказал, что воздействие должно быть минимальным? Давай поговорим о максимальном необходимом воздействии!
Идея понравилась Роману, и он азартно согласился:
– Давай! Однако максимальное воздействие потребует участия множества исполнителей, а нас всего двое.
– Мы уже решили, что можем действовать сразу в нескольких точках пространства-времени.
Хитро прищурившись, Роман обдумал внезапно посетившую его мысль, а затем сказал, улыбаясь:
– Есть другой вариант. Можно вовлекать в процесс воздействия людей этого времени, даже не знающих о хронокоррекции. Вот мы поговорили с умными предками, и те сами, уже без нашего участия выполнили важную часть работы. Будем продолжать в том же духе: подкинем полезные идеи другим современникам, пусть сами делают остальное.
– Генералы нужны толковые, Куропаткин был дуб, и его ближайшие помощники тоже. – Георгий сокрушенно стукнул кулаком об кулак. – Стессель и Фок – тоже козлы, в Маньчжурии армиями командовали старикашки, не понимающие новинок оперативного искусства и тактики. У меня плохое впечатление, что в той войне был только один приличный генерал – Кондратенко.
Роман отмахнулся, предложив перелопатить исторические хроники, перечитать мемуары Игнатьева и найти фамилии командиров, хорошо проявивших себя «на сопках Маньчжурии». Гога подпортил ему настроение, пессимистично заявив, что историкам и мемуаристам верить нельзя. К примеру, недавний приятель Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях писал, что Ставку на переговорах в Брест-Литовске представлял полковник Самойло, хотя тот был генерал-майором. Тот же Игнатьев описывал наместника Алексеева (по слухам, внебрачного сына Александра II) как человека лет пятидесяти, хотя тому было за шестьдесят. И в своих оценках адмиралов и генералов авторы известных книг тоже могли ошибаться. К тому же все книги такого рода были субъективны – из-за личного отношения автора или по причинам политическим.
Признав правоту компаньона, Роман мгновенно растерял энтузиазм и наполнился пессимизмом. Он лишь уныло повторил: мол, список старших командиров надо все-таки составить и попытаться найти перспективных полководцев, с коими стоило бы поработать. Потом он вспомнил основные перипетии назревающей схватки за Дальний Восток и сделался совсем печальным.
– Мы забываем про другие объективные обстоятельства. Россия была не готова к войне. Японцы много лет вели патриотическую пропаганду, внушив населению мысль о необходимости поколотить Россию. Если верить отчету Куропаткина, тетки из простонародья делали харакири, если их сыновей не брали в армию. А вот русское общество не понимало смысла этой войны, так что моральный дух всего воинства был невысок. И войска перебрасывались медленно, японцы опережали в развертывании, поэтому постоянно имели большой численный перевес.