Хрупкие вещи

Гейман Нил

Это была хорошая мечта.

Но он знал, что в реальности все будет иначе: завтра или послезавтра его найдут и вернут домой, там на него наорут, и все будет по-прежнему, как всегда, и день за днем, час за часом он будет все тем же Коротышкой, только на него будут злиться еще и за то, что он сбежал из дома.

– Уже скоро мне нужно ложиться спать, – сказал Безвременно и полез вниз.

Коротышка понял, что вниз спускаться сложнее. Не было видно, куда ставить ноги, и приходилось искать опору на ощупь. Несколько раз он соскальзывал, но Безвременно слезал перед ним и говорил ему, например: «Теперь чуть вправо», – так что они оба спустились нормально.

Небо продолжало светлеть, луна исчезала, и все было видно не так хорошо, как ночью. Они перебрались обратно через овраг. Иногда Коротышка не понимал, есть ли рядом Безвременно – и был ли вообще, – но потом он добрался до верха и увидел, что мальчик ждет его там.

Обратно по лугу, уставленному камнями, они шли молча. Когда они начали подниматься на холм,

Коротышка положил руку на плечо Безвременно.

– Ну, – сказал Безвременно, – спасибо, что зашел.

– Я замечательно провел время, – сказал Коротышка.

– Да, – кивнул Безвременно. – Я тоже.

Где-то в лесу запела птица.

– А если бы я захотел остаться... – начал было Коротышка, но замолчал, не закончив фразы. «У меня не будет другой возможности все изменить», – подумал Коротышка. Он никогда не попадет на море. Они его не отпустят.

Безвременно долго молчал. Мир стал серым. Птицы пели все громче.

– Я не могу это сделать, – наконец сказал Безвременно. – Может быть, они...

– Кто «они»?

– Те, кто там. – Белокурый мальчик показал на разрушенный фермерский дом, с разбитыми окнами, отражающими рассвет. В сером утреннем сумраке дом казался не менее страшным, чем ночью.

Коротышка вздрогнул.

– Там есть люди? Но ты говорил, что там пусто.

– Там не пусто, – сказал Безвременно. – Там никто не живет. Это разные вещи.

Он посмотрел на небо.

– Мне надо идти. – Он сжал руку Коротышки. А потом просто исчез.

Коротышка остался один. Он стоял посреди маленького кладбища и слушал пение птиц. Потом он поднялся на холм. Одному было сложнее.

Он забрал свой рюкзак с того места, где оставил его вчера. Съел последний «Милки Вэй» и посмотрел на разрушенное здание. Слепые окна фермерского дома как будто наблюдали за ним.

И там внутри было темнее. Темнее, чем где бы то ни было.

Он прошел через двор, поросший сорняками. Дверь почти полностью рассыпалась. Он шагнул внутрь, замешкался, подумал, правильно ли он поступает. Он чувствовал запах гнили, сырой земли и чего-то еще. Ему показалось, он слышит, как в глубине дома кто-то ходит. Может быть, в подвале. Или на чердаке. Может быть, шаркает ногами. Или скачет вприпрыжку. Сложно сказать.

В конце концов он вошел внутрь.

* * *

Никто не произнес ни слова. Октябрь наполнил свою деревянную кружку сидром, одним глотком осушил ее и налил еще.

– Вот это история, – сказал Декабрь. – Вот это я понимаю. – Он потер кулаком свои голубые глаза. Костер почти догорел.

– А что было дальше? – взволнованно спросила Июнь. – Когда он вошел в дом?

Май, сидевшая рядом, положила руку ей на плечо.

– Лучше об этом не думать, – сказала она.

– Кто-нибудь еще будет рассказывать? – спросил Август. Все промолчали. – Тогда, думается, мы закончили.

– Надо проголосовать, – напомнил Февраль.

– Кто «за»? – спросил Октябрь. Раздалось дружное «я». – Кто «против»? – Тишина. – Тогда объявляю собрание законченным.

Они поднялись на ноги, потягиваясь и зевая, и пошли в лес, поодиночке, по парам или по трое, и на поляне остались только Октябрь и его сосед.

– В следующий раз председательствовать будешь ты, – сказал Октябрь,

– Я знаю, – отозвался Ноябрь. У него была бледная кожа и тонкие губы. Он помог Октябрю выбраться из деревянного кресла. – Мне нравятся твои истории. Мои всегда слишком мрачные.

– Они вовсе не мрачные, – сказал Октябрь. – Просто у тебя ночи длиннее. И ты не такой теплый.

– Ну, если так, – усмехнулся Ноябрь, – тогда, может быть, все не так плохо. В конце концов, мы такие, какие есть, и тут уже ничего не поделаешь.

– В этом и суть, – ответил его брат. Они взялись за руки и ушли от оранжевых углей костра, унося свои истории назад в темноту.

ТАЙНАЯ КОМНАТА

The Hidden Chamber

Перевод. Н. Эристави

2007

Призраков этого дома ты не страшись. Они Хлопот тебе не доставят. Мне, например, весьма приятно присутствие тихое духов –Шорохи, скрипы, шаги в тишине ночной, Спрятанные иль передвинутые вещички Меня забавляют, а уж никак не пугают. Призраки дому стать помогают уютным И обитаемым, – Ведь, кроме духов, никто здесь не живет подолгу. Ни кошек, ни мышек. Нет даже летучих мышей. Нет даже снов... Вот, помню, дня два назад Видел я бабочку – кажется, павлиноглазку, -По дому она порхала в танцующем ритме Или на стены садилась, словно меня поджидая. Но в этом тихом, пустом месте Нет даже цветов – И, испугавшись, что чуду живому Нечего

будет есть, Я распахнул окно, Бережно взял в ладони павлиноглазку (Ощутил мимолетно щекотку ее трепетавших крыльев) И отпустил ее, – а после долго глядел, Как прочь она улетает. Мне с временами года здесь управляться трудно, Однако приезд твой Холод зимы растопил немного. Пройдись – умоляю! – по дому. Исследуй его закоулки! Знаешь ли, я подустал немного от древних традиций, И ежели в доме И есть тайная комната, запертая на ключ, Ты ее не заметишь. Ты не увидишь в камине на чердаке Ни опаленных волос, ни костей обгорелых. И крови, конечно, ты не увидишь тоже. Заметь – там хранится лишь инвентарь садовый, Стоят машина стиральная рядом с доской гладильной Да старенький нагреватель. Ну, и еще там Связка ключей висит на стене. Нет ничего такого. Забудь тревоги! Возможно, я мрачен, – но разве не был бы мрачен Всякий мужчина в годах, что пережил столько бед? Злая судьба? Глупость? Или страданье? Какая разница – суть тут в боли утраты. Взгляни получше – увидишь в моих глазах Покой разбитого сердца и горечь надежды забвенья. Заставишь ли, дорогая, меня позабыть обо всем, Что было со мною, покуда в двери этого дома Ты бабочкой не впорхнула, Пока улыбкой своею и взором своим В мою суровую зиму не принесла свет летний? Но ныне ты здесь, – и, наверно, услышишь Докучливых призраков шепот, – всегда за стеною, Всегда Не в этой комнате, а в соседней. Наверно, проснувшись рядом со мною в ночи, Поймешь ты однажды, что где-то рядом есть комната без дверей, Комната, запертая навеки. Где-то – но ведь не здесь же?Это всего лишь духи Стонут и бродят, бормочут и тихо стенают... Может тебе достанет отваги Бежать из этого дома в ночную мглу, Мчаться сквозь зимний холод В одной кружевной сорочке? Острый гравий дорожек садовых Нежные ноги твои до крови изранит –Если бы я захотел, – пошел бы по следу, Собирая губами крови твоейИ слез твоих горьких капли... Но, право, – к чему? Уж лучше я здесь подожду,Ведь здесь так спокойно и тихо. А на окно я, пожалуй, свечу поставлю, Чтоб по пути домой, любовь моя, Ты с дороги не сбилась. Видишь, как жизнь трепещет? Точь-в-точь мотылек ночной! И я постараюсь Запомнить тебя такою – Склоняясь головою на снежную грудь твою, Слушая стук твоего сердца в тайной комнате плоти...

ЗАПРЕТНЫЕ НЕВЕСТЫ БЕЗЛИКИХ РАБОВ В ПОТАЙНОМ ДОМЕ НОЧИ ПУГАЮЩЕЙ СТРАСТИ

Forbidden Brides of the Faceless Slaves in the Secret House of the Night of Dread Desire

Перевод. Т. Покидаева, 2007

I

Где-то в ночи кто-то писал.

II

Она бежала – слепо, безумно – по аллее под сенью темных деревьев, и гравий скрипел у нее под ногами. Сердце бешено колотилось в груди. Казалось, легкие сейчас взорвутся, больше не в силах вдыхать стылый воздух студеной ночи. Ее взгляд был прикован к большому дому в конце аллеи, свет в единственном окне наверху манил и притягивал ее, как пламя свечи – мотылька. В небе над головою и чуть дальше, в черном лесу за домом, верещали и бились ночные твари. С дороги, оставшейся за спиной, донесся короткий пронзительный вскрик – она очень надеялась, что это мелкий лесной зверек, ставший добычей голодного хищника, но уверенности все же не было.