Хрупкое сердце
Шрифт:
– Действительно?
– Ага. Обычно от десяти до тридцати пяти долларов за подгузник. Эти подгузники покупала я не сразу. Мне приходилось копить, откладывая пятидолларовые купюры, когда они у меня появлялись, пока я не накапливала достаточное количество.
– Иисус.
– Но хорошее в них то, что они одного размера, поэтому Этта пользуется ими уже долгое время. Мне больше не нужно будет покупать новые, она просто будет носить их, пока не приучится к горшку.
– Почему… почему ты решила это сделать?
– он спросил.
– Если это не грубый вопрос.
Я рассмеялась.
– Нисколько.
Этта подошла ко мне,
– Итак, когда она была крошечной, мы были довольно привязаны друг к другу, - печально улыбнулась я, вспоминая, какого нам было.
– И я по счастливой случайности увидела чат-команду со всеми этими мамами, которые надевали подгузники из ткани, и мне это понравилось. Сначала я просто хватала все, что могла, бывшие в употреблении водонепроницаемые чехлы, плоские старомодные подгузники из полотенец и тому подобное. Как ни странно, это сработало лучше, чем я ожидала. В конце концов, когда у меня нашлось немного лишних денег, появились более дорогие и простые в использовании подгузники, а теперь у нее есть запасы.
– Ага, - задумчиво сказал Тревор.
– К тому же она не вымазывает себя какашками, - сказала я, указывая пальцем в воздух.
– Все зеленое, детка.
– Всегда плюс, - смеясь, сказал Тревор.
– Я бы не стал вычищать какашку с подгузников, но без осуждения.
Я весело закатила глаза.
– Когда это твой ребенок, все по-другому. Кроме того, ты знаешь, сколько раз у нее протекали одноразовые подгузники? Это было противно. Мне приходилось очищать ее от шеи до низа, и все равно приходилось счищать какашки с одежды, так что...
– Точка зрения принята, - сказал Тревор, поднимая руки в знак капитуляции. Он небрежно прислонился к стойке на другом конце комнаты, скрестив босые ноги в щиколотках.
– И подгузники, которые она носит сейчас, не содержат никаких химикатов, которые пропитывают ей кожу весь день…
– Ты выиграла, - прервал меня Тревор с широкой улыбкой.
– Ты гений, а я всего лишь скромный сторонник одноразовых подгузников.
– Все еще?
– Теперь все, только тканевые подгузники, - поддразнивающе сказал он.
– Я изменился.
– Я всегда знала, что изменю мир к лучшему, - грустно пошутила я, рассмешив его.
– Похоже, она устала за день, - ответил он, кивая в сторону Этты.
Я кивнула, не глядя на нее. Почувствовала, как тело дочери обмякло, как только она заснула.
– Наверное, мне стоит отвезти ее домой, - сказала я, прежде чем подняться на ноги, убедившись, что ничего не оставила на кровати. Наконец, у меня появилась законная причина для ухода.
– Я отнесу твою сумку, - настаивал Тревор, вытаскивая нашу сумку из моей руки.
– И провожу тебя вниз.
Мы молчали, пока шли к моей машине. Это была не неловкая тишина, с которой мы имели дело раньше, но было больше похоже на то, что никто из нас не знал, что сказать, потому что мы понятия не имели, когда увидимся снова. Он жил в Орегоне, и я не знала, как долго тот будет навещать меня, но следующие шесть дней мне придется работать, и я никак не могла найти время, чтобы он встретился с Эттой. К тому времени, как я каждый день возвращалась с работы домой, мы с Эттой были совершенно вымотаны.
– Спасибо, что позволила мне увидеться с ней, - сказал
– Действительно, спасибо.
– Конечно, - ответила я с легкой улыбкой. Как бы ни хотела держать Этту при себе и бояться того, что может означать появление семьи Харрис в ее жизни, я не была монстром.
– Итак, я свяжусь с тобой по поводу визитов и прочего?
– Звучит отлично.
– Я кивнула. Но в глубине души знала, что всегда могу отменить их, если понадобится, особенно когда они живут в другом штате.
– Было действительно приятно встретить тебя… снова.
– И мне, - ответила я, и я была серьезна.
Одно неловкое объятие спустя, я села в машину и поехала домой. Это был такой странный день, мои эмоции вышли из-под контроля. Мне не терпелось вернуться домой, чтобы я могла свернуться клубочком с чашкой кофе и попытаться осознать влияние, которое семья Харрис могла оказать на нашу жизнь.
* * *
Поздно вечером, завернувшись в одеяло на диване, я смотрела телевизор, когда мой телефон дзинькнул с оповещением о новом сообщении. Мои глаза расширились, когда на экране появилось имя Тревора.
Тревор: Я хотел еще раз поблагодарить тебя за сегодняшний день. Даже не могу объяснить, каково было увидеть немного Генри в Этте.
Я улыбнулась и проглотила ком в горле. Потому что понимала, что чувствовал Тревор. Мне приходилось каждый день смотреть на маленькую копию лица Генри. Я была уверена, что в какой-то момент не буду думать о нем так часто, как думала, но сейчас было трудно игнорировать их сходство.
Мы с Генри не были близки. К нему было невозможно подобраться, и я никогда особо не старалась. Наши отношения, если не сказать лучшего слова, были не чем иным, как способом выпустить пар. Мы тусовались пару месяцев, обычно с группой его друзей, и чаще всего к концу ночи оказывались вместе голыми. С Генри было очень весело, но даже если бы я искала свою вечность, то уже знала, что он не тот, с кем мне хотелось бы быть в долгосрочной перспективе. Однако он был хорошим парнем, и я считала его другом, даже после того, как тот дал понять, что не может быть отцом Этты. У этого парня было много проблем, которые он хорошо скрывал от мира, и я не могла винить его за это. Поэтому я сказала себе, что у всех нас есть вещи, с которыми мы пытаемся справиться как можно лучше. Никто не был идеальным, особенно я.
Я нажала на сообщение и села, положив большие пальцы на экран телефона, не зная, как мне ответить.
Морган: Пожалуйста. Я рада, что у Этты есть семья, которая хочет ее узнать. Я нервничала из-за всего этого.
Его ответ был почти мгновенным.
Тревор: Нервничала?
Как мне объяснить все страхи, которые преследовали меня с тех пор, как родилась Этта? Часть меня почувствовала облегчение, когда Генри решил полностью дистанцироваться от нас. Я беспокоилась о том, что Этта подумает о его решении, когда станет старше, но также чувствовала утешение, зная, что она полностью моя. И была уверена, что это сделало меня ужасным человеком, но ничего не могла с собой поделать.