Хрустальная ваза
Шрифт:
— Да. Так вот, я и говорю, жить она будет у меня, а работать у тебя. Давай ей работу.
Директор смотрит на Машину, Машина на директора.
— Ты шутишь, что ли?
— И не думаю шутить. Какие ж тут шутки, когда человеку работу подыскать нужно?
— А где ж я ей работу возьму? Ты знаешь, что у нас все места заняты? У нас много своих таких, которых надо трудоустраивать.
Тут Машина как вскочил да как зачал размахивать трубкой своей! Да еще кричать начал на директора. У Насти со страху и душа
— А-а! Места заняты! А-а, своих надо устраивать? А она чья? Чья она, когда ребенок не знает ночевать где, не знает кусок хлеба взять где?! Ежели я приютил ее, то не навек. В конце концов должна она сама хлеб зарабатывать, должна к делу приучаться? Так что девчонку эту ты обязан в первую очередь на работу поставить, потому что как она сирота.
— Подожди, не кричи, тебя не боятся, — сердито оборвал директор Машину. — Все это верно, но куда я поставлю ее? Она деревенская, на заводе никогда не была, она в цеху и шагу ступить побоится. Куда ее поставить?
— Ко мне в бригаду. Будет хрусталь относить в прокальную печь. Дело нехитрое, девчонка она смышленая, в один день освоится. И работенка легкая, как раз ей по силе.
— А у тебя же там есть кто-то на этой работе?
— Есть, Маня Сизова. Но она на днях в портняжную мастерскую уйдет, портнихой хочет быть, сказывала она мне.
— А-а, тогда дело другое. Только с отделом кадров и с завкомом сам улаживай вопрос этот, а я уж потом все сделаю.
— Я улажу, — говорит Машина, пыхтя трубкой, и уходит из кабинета.
Настя вышла за ним бледная, испуганная.
— Ты чего это, детка? — ласково спрашивает ее Машина.
— А я боялась, что вы драться начнете и он тебя побьет, — говорит Настя. — Или в милицию позвонит, и тебя заберут, ты ведь на него так кричал…
— Кто? Директор? Ха, ха, ха! Да ведь это ж наш человек, рабочий. Мы его в директора сами выбирали когда-то. Это ж Петька Иванов, мой друг самый. Мы ж с ним когда-то и в одной бригаде работали. Покричать мы с ним всегда покричим, ежели дело такое, а чтоб драться, это уж нет, — смеется Машина, шагая в отдел кадров. — Мы с ним друг друга уважаем крепко, да его и все у нас уважают, парень толковый.
Настя трусила за ним и удивлялась. Чудно и диковинно казалось ей тут все, а всего чудней этот дядя Прокоп: то угрюмый, кричит, молчит, а то смеется, ласковый, добрый.
В отделе кадров дело обошлось без всяких криков. Завкадрами не стал возражать, чтоб Настя работала относчицей посуды в бригаде Прокопа, раз он сам просит о том и ручается, что с работой она справится. Завкадрами только позвонил к директору, поговорил с ним с минутку, и все.
И уже потом они пошли в последнюю инстанцию, где им побывать надо было, — в заводской комитет.
В
— А-а, Машина! Здравствуй, здравствуй! Ты-то нам и нужен.
— Ладно, и вы мне нужны, — отвечает Машина.
— Во-первых, — говорит председатель завкома, — завтра собрание заводского комитета, так что ты приходи обязательно. Начало в шесть вечера.
— Во-вторых, — кричит секретарь культкома, — ты избран в комиссию по смотру художественной самодеятельности, первый вечер этой самодеятельности состоится в воскресенье, в восемь вечера, явка всех членов желательна и обязательна.
— Во-первых и во-вторых, товарищи, помогите мне сначала уладить вопрос вот с девочкой этой, зовут ее Настею, — отвечает всем Машина.
— А что с ней такое? Чья она?
— Она ничья, она сама собою, живет она у меня со вчерашнего дня. Директор берет ее на работу, отдел кадров оформит, теперь нам что нужно? Чтобы вы, комитет, не возражали, а даже ходатайствовали за нее. Вот об этом я и толкую сейчас с вами. А потом уж комиссии и заседания устраивать будем.
— Она член профсоюза? — спрашивает секретарь.
Но Машина так на него посмотрел, что он покраснел как рак вареный, а все засмеялись.
— Чудак ты, право, Кузнецов, — говорит председатель секретарю. — Девочке лет тринадцать-четырнадцать, а ты — «член профсоюза»!
— Ну ладно, значит, как же? — спрашивает Машина. — Пишете вы заключение свое?
— Что же… нужно написать, если она беспризорная.
— Она теперь не беспризорная, но работа все равно ей нужна.
Секретарь взял лист бумаги и начал писать:
«Завком Дятьковского хрустального завода доводит до сведения директора завода, что со стороны завкома препятствий к поступлению на работу…»
— Как фамилия девочки? — спрашивает секретарь.
И тут только Машина вспомнил, что он еще не знает Настиной фамилии.
— Фамилия… фамилия-то ее… Зовут-то ее Настею, — бормочет Машина, — а вот фамилия…
Все засмеялись.
— Эх, Машина! Хлопочешь о девочке, а сам не знаешь даже фамилии ее.
— Дело не в фамилии, чего хохочете? Был бы человек, а фамилия будет. Настя, как твоя фамилия? — спрашивает Машина.
— Лукошкина, — отвечает Настя тихо.
— Ну, вот видишь! Лукошкина! Пиши — Лукошкина Настя, — говорит Машина.
«…Лукошкиной Насти нет. Завком ходатайствует даже принять ее в первую очередь, так как она сирота».
Председатель и секретарь подписались, печать приложили. Машина взял бумагу и направился к выходу.
— А на заседание завтра приходи! — кричит председатель вслед.
— Приду, — говорит Машина.
Из завкома Машина и Настя зашли и в заводской комсомол.