Хрустальное счастье
Шрифт:
Когда они направились к выходу, на весь холл раздался голос:
– Жан!
Ален настиг их в несколько шагов и спросил абсолютно невинно:
– Я могу к вам присоединиться?
Хотя ему было сорок шесть лет, он все еще был похож на молодого человека, в которого Жан-Реми влюбился навсегда. И то, что он сумел загнать его в холст, ничего не изменило в этом служении.
Несмотря на свое нетерпение, Даниэль держался весь вечер. И только после ухода последнего приглашенного, он, наконец, смог ликовать.
– У меня для тебя баснословная новость! Сиди, иначе упадешь…
– Он тебе это подтвердил? – вмешалась София, глаза которой светились хитростью.
– Во время аперитива, да, но так как это пока не официально, он не хотел, чтобы я рассказывал об этом Винсену, пока президент не подписал.
– Но он это сделает? – настаивала она.
– Да!
– О ком речь? – забеспокоился Винсен, который ничего не понимал из их диалога.
– О дорогом Обере, с которым ты говорил полвечера.
– О нем? Для политика он достаточно открытый, достаточно интересный.
– Он также великолепный друг, который восхищается тобой, думаю, ты это не упустил? И ты также хорошо помнишь, что он заседает в Верховном суде? Потому что это он всем своим весом изменил баланс!
– Баланс чего? Перестань выражаться загадками, я ничего не понимаю.
– Правда? Ну, я говорю о твоем назначении в Кассационный суд…
Винсен был захвачен врасплох. Даниэль пересек гостиную и встал перед ним с победным видом.
– Я работаю над этим уже месяцы! Или точнее, работаем мы с Софией.
Улыбаясь, он изобразил поклон перед братом.
– Господин судья… Я думаю, ты поднялся на вершину лестницы! Что называется предел, нет? Понятно, что предел в полном смысле этого слова.
Но Винсен все еще не реагировал, и Даниэль рассмеялся.
– О, как сказал бы папа, твое дело из бетона, твоя личная ценность и твоя карьера без ложных шагов стоят всех опор мира! Только вас было много в рядах, ты и стариканы, которые претендовали на самую высшую инстанцию!
– Даниэль…
– Если ты скажешь спасибо, я рассержусь.
– Спасибо.
Потом он вскочил с дивана и хлопнул брата по плечу.
– Ты чертовский негодяй, дружище!
Его голос дрожал от глубокого чувства, которое было трудно контролировать. То, что принес ему на серебряном подносе Даниэль, было результатом такой работы, стольких лет усилий, что он не мог посчитать все, что приносила ему эта новость. На больничной койке умирающий Шарль предсказал ему, что может с ним произойти до этого высшего суда, но он старался не слишком думать об этом.
– Кассационный суд! – повторил он напряженным голосом.
Он повернулся к Софии с улыбкой, полной благодарности.
– Так
– Ты не знаешь, какое количество судей и высших чиновников я должна была обаять, как принцев! – весело пошутила она. – Может, по бокальчику шампанского, чтобы отпраздновать событие…
– Море шампанского, и сейчас же! – воскликнул Даниэль.
Сидя на краешке дивана, не пошевелившись, Беатрис чувствовала себя абсолютно непричастной к радости мужа. Он даже не взглянул на нее, ее с таким же успехом могло и не быть в комнате. Он продолжал обращаться только к брату, уже болтая, когда первый шок прошел.
– Ты представляешь, я больше никогда не буду судить события? Мучиться с совестью? Я буду биться только над законом, над текстом закона, интерпретацией текстов закона!
– И это тебя устраивает?
– Именно это я и люблю!
– И ты издашь еще кучу нечитабельных вещичек, чтобы их с уважением поставили в библиотеке ни разу не открыв!
– Если бы я прислушался к себе, я бы взялся за это сегодня же ночью!
Огорченная, оскорбленная, Беатрис встала, подошла к Винсену и обняла его за талию.
– Я могу тебя поздравить, мой дорогой?
Он опустил на нее взгляд, но посмотрел лишь секунду с легкой сдержанной улыбкой, которая ни от кого не ускользнула.
Через два часа после того, как они покинули дом Даниэля, Беатрис решила спровоцировать настоящее объяснение. В машине, которая везла их на авеню Малахов, она молчала, готовя аргументы. Несмотря на рождающуюся мигрень из-за шампанского или бесконечного вечера, она приступила к атаке, как только они переступили порог комнаты.
Стоя у комода, она демонстративно проглотила противозачаточную таблетку, как и каждый вечер.
– Ты видишь, что я делаю? – сухо бросила она.
Он закончил расстегивать белую рубашку, потом повернулся к ней.
– Нет, что?
– Я даю тебе возможность заниматься со мной любовью в полном спокойствии! Ты не хочешь ребенка, я принимаю меры предосторожности. Но этого тебе недостаточно, сказала бы я, ты поворачиваешься ко мне спиной каждую ночь… Днем тебя нет, а когда мы выходим вместе; я чувствую себя пустым местом!
Ее голос поднялся до писка, она сделала паузу, чтобы попробовать начать снова.
– Винсен, я тебя не узнаю… Это длится уже месяцы…
Она дала своему длинному платью упасть на пол и стояла, как скульптура, в белье из красного кружева, купленного по его желанию.
– Мне двадцать восемь лет, я не уродливая, не глупая, я твоя жена и я хочу тебя. Ты меня ненавидишь или ты больше не можешь?
Он выдержал время, чтобы рассмотреть ее, любуясь, прежде чем ответить:
– Ты потрясающа. В этом был вопрос? Твое тело? Приятное, спроси у любого…