Хрустальный грот. Полые холмы
Шрифт:
— Я так и думал. Но теперь не должно быть ничего, что могло бы связать отшельника Мирддина с волшебником Мерлином. Что говорят люди про нового блюстителя часовни?
— Только, что Проспер умер и что бог, как всегда, когда пробил час, послал на смену нового человека. Что новый отшельник молод и с виду тих, но не так тих, как кажется.
— А это как надо понимать?
— Так, как говорится. Ты не всегда держишься как простой и скромный отшельник, господин.
— Разве? Ума не приложу, почему бы это. Ведь я и есть простой и скромный
— Ты не шутишь, я знаю, — улыбаясь, сказал Ральф. — Но беспокоиться тебе, по-моему, не о чем, они просто считают тебя более святым, чем другие отшельники. Здесь вокруг часовни всегда водились духи, и сейчас не без того, надо понимать. Рассказывают, например, про духа в обличье огромной белой птицы, которая летит человеку в лицо, если он отважится слишком далеко подняться по тропе, или вот… да обычные россказни про всякую нечисть, глупые деревенские басни, кто в них поверит? Но вот две недели назад… ты не слышал? Тут проезжал отряд откуда-то из-под Алауны, и поперек тропы упало дерево, а ветра не было — просто так, ни с того ни с сего.
— Я об этом не знал. Были пострадавшие?
— Нет. Есть другая тропа. Поехали по ней.
— Понятно.
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Твои боги, господин?
— Можно сказать, что так. Не думал, что их покровительство будет действовать столь неотступно.
— Значит, ты знал, что это могло случиться?
— Пока ты не рассказал, мне в голову не приходило. Но чьих это рук дело — знаю.
Ральф озабоченно нахмурился.
— Если это не случай… И если я еще раз привезу сюда Эмриса этой тропой…
— С ним ничего не может случиться. И тебе он тоже послужит вместо охранной грамоты. Ты их не бойся, Ральф.
При последних словах брови его сошлись было к переносице, но он тут же опомнился и кивнул. Вид у него был озабоченный, даже взволнованный. Он спросил:
— Как долго думаешь ты тут пробыть?
— Трудно сказать. Это во многом зависит от здоровья верховного короля. Если Утер поправится совсем, то, может быть, мы продержим здесь мальчика до четырнадцати лет, прежде чем покажем отцу. А что, Ральф? Неужто тебе так обидно еще несколько лет прожить в этом медвежьем углу? Или гоняться верхом за таким шустрым господином стало невмоготу?
— Нет… то есть да. Но… дело не в этом, — забормотал он, покраснев.
Я, улыбаясь, спросил:
— Кто же она?
Его насупленный взгляд стал мне понятен только тогда, когда он, помолчав, произнес:
— Много ли ты еще подсмотрел, когда следил в пламени за Артуром?
— Мой милый Ральф! — Не стоило ему объяснять, что звезды отражают только судьбу королей и волю богов. Я мягко сказал: — Мой провидческий дар не открывает мне того, что свершается за дверью спальни. Я просто догадался. Твое лицо прозрачнее кисеи. И пожалуйста, даже в сердцах не забывай звать его Эмрисом.
— Прости. Я не хотел… Да и не было ничего такого, что ты мог бы подсмотреть… Я ни разу не побывал у
— Не собирался. Это, видно, Эмрисова затея.
Я не ошибся. Едва увидев нас на пороге, Артур крикнул:
— Я привел твою лошадь тоже, господин. Не проводишь ли нас немного?
— Если мы поедем моим ходом, а не твоим.
— Можно хоть шагом, если пожелаешь.
— Ну, на такую муку я тебя не обреку. Но пустим Ральфа вперед, хорошо?
Тропа вначале круто уходит под гору. Ральф ехал первым, Артур — за ним, и, видно, его вороная и впрямь была тверда на ногу, потому что Артур ехал, все время отвернув голову, занятый разговором со мной. Можно было подумать, не зная обстоятельств, что это мальчик, а не я, должен был наверстывать девять лет; я почти не задавал вопросов; все события его жизни, крупные и мелкие, сыпались у него с языка, и вскоре я уже знал о доме и домочадцах графа Эктора и о положении Артура среди них не меньше, чем знал сам мальчик. А кое-что и сверх того.
Потом мы выехали из сосняка на более отлогий склон, поросший дубами и каштанами, а еще через полмили уже трусили по ровной дороге над берегом озера. Каэр Банног в лучах солнца колыхался на воде, скрывая в глубине под утесами свою тайну. Долина впереди нас раздалась вширь, и вскоре, одетые туманом, показались зеленые ряды ив, росших вдоль реки.
В том месте, где река вытекает из озера, я натянул поводья. Когда мы прощались, мальчик живо спросил:
— А можно мне скоро опять приехать?
— Приезжай, когда захочешь — когда сможешь. Но обещай мне одно.
Он насторожился — это означало, что его обещания, раз данные, неукоснительно исполняются.
— Что же?
— Не приезжай без Ральфа, или кто там тебя должен сопровождать. В следующий раз не удирай. Эта местность зовется Диким лесом, недаром.
— О, я знаю, он считается заколдованным, но я не боюсь его обитателей, особенно теперь, когда я видел… — Он осекся и закончил фразу иначе, чем начал: — Когда там — ты. А что до волков, то у меня есть кинжал, и волки не нападают днем. К тому же нет такого волка, который мог бы догнать мою Звездочку.
— Я имею в виду другие породы зверей.
— Медведей? Кабанов?
— Нет. Людей.
— О! — произнес он, как пожал плечами. Это была, конечно, отвага — здешний лес, как и любой другой, служил убежищем для разбойников, рассказы о которых он не мог не слышать, — но кроме отваги, еще и неведение. Так воспитал мальчика граф Эктор, что он, над чьей головой нависла постоянная угроза, чьи недруги рыщут по всем королевствам, он тем не менее об опасности знает только понаслышке!
— Ну хорошо, — сказал он. — Обещаю.