Хрустальный ключ
Шрифт:
— Обратимся теперь к логике Церковенко. Как думаете, почему он сообщил в органы о вашем исчезновении?
— Почему? Да это же яснее ясного! Опять же для маскировки! Раз меня хватились — все равно кто-нибудь донесет. Так уж лучше он сам. Меньше будет оснований его подозревать!
— Совершенно верно. Информация как средство конспирации. А что вы собирались делать с золотом? И с мумиё?
— Передать и то и другое Церковенко. С просьбой передать дальше. То есть, разумеется, нашему государству, нашему народу. Ну как? Нравится вам этот сюжет? Я бы сказал, трагический сюжет. В борьбе между корыстью и долгом побеждает долг. Социалистический реализм чистейших кровей! Не-с-па,
— Я не литератор, о реализме судить не берусь. Я служу в органах, борющихся с преступностью. И в качестве такового вынужден заметить, что сюжеты, избираемые уголовниками, отличаются от нормальных человеческих сюжетов. Не перебивайте меня. Кодексы знаю. Вас уголовником не называю. Рассуждаю абстрактно. Понимаете, аб-стракт-но. Человек находит лекарство, способное уже сегодня спасти тысячи жизней. Человек находит ценности, представляющие огромный интерес для историков, археологов, искусствоведов. И это не просто ценности, это вдобавок чистое золото. Если человек честен, он, не раздумывая рассказывает о своей находке людям…
— Я и рассказал…
— Не перебивайте… Он рассказывает о своей находке тем людям, которые могут с максимальной пользой для мира эту находку применить, которые наделены эрудицией, или властью, или еще чем-нибудь, благодаря чему могут эту находку сделать общей…
— Например, Церковенко…
— Не перебивайте… Но вот удача улыбнулась другому человеку: тоже лекарство, тоже золотые монеты… Он украдкой озирается по сторонам: как бы положить ее к себе в карман, чтоб прохожие не заметили. А если кто и заметит, может быть с ним удастся договориться. Всем ведь надо детишкам на молочишко…
— У меня нет детишек…
— Не перебивайте… У Церковенко есть детишки… И, вообще, не о детишках идет речь…
— А о чем же?
— О взрослом человеке, которого как малого ребенка окрутили уголовники. А вернее — о недоросле. Взрослым человеком ведь вас не назовешь.
— Ну да, ну да, где уж нам уж выйти замуж, — паясничал Налимов. — А фейерверк в горах неплохой получился? Что скажете, дозвольте полюбопытствовать?
— Неплохой, неплохой… Только к чему, дозвольте полюбопытствовать?
— Для устрашения слабонервных, — напыжился было Налимов, но внезапно сник, обмяк, опустил плечи, отчего его фигура сразу уподобилась поношенному костюму. — Для сигнализации. Связывались мы таким макаром. В ночь на шестнадцатое Ричард мне доложил: есть, нашел. В ночь на восемнадцатое: доставлено, забирай, преследуют. А цвета пламени были заранее оговорены… Меня этим фокусам еще в детстве наш филантроп Арифов обучил.
3
В понедельник телефон зазвонил, едва я вошел в кабинет. Может быть, не меня. Может быть, коллегу Дергунова. Он сегодня как раз выходит из отпуска, видно, запаздывает немного с непривычки. Нет, оказалось, меня.
— Кадыров говорит. Зайдите.
У Кадырова собралось много народу. Поближе к начальническому столу сидел Мистик. Рядом пристроился Максудов. Были в кабинете эксперты во главе с Абуталиевым. И сразу же следом за мной в кабинет вкатился кругляш — с таким видом, точно вот-вот пройдется на руках. Все эти дни он провел в университете: отчитывался за практику. Отчитался.
— Садитесь, товарищи, — предложил Кадыров, хотя и так уже все сидели. — Разрешите поздравить вас — и прежде всего капитана Торосова Мстислава Сергеевича — с успешным завершением операции по раскрытию крупного жулика Якова Церковенко. Товарищ Торосов несколько месяцев вел это сложное дело — и результаты налицо. Выявлены
Из кабинета Кадырова я вышел, вконец обескураженный. Ну, Мистик! Прикидывался обозным, ну, в лучшем случае, штабным бухгалтером: оформление командировок и контроль за финансовой дисциплиной. А сам наслаждался ролью главнокомандующего. Внушил мне, что основной удар по противнику будет нанесен моими силами, а на деле я был чем-то вроде газетного репортера, очутившегося на окраине событий. По счастью и репортерам удается иногда принести кое-какую пользу…
Ну, Мистик! Вот у кого, оказывается, фантазия!
В коридоре близ моей двери маячила какая-то взъерошенная личность. Это был Снетков собственной персоной.
— Совесть у меня не спокойна. Да и как она может быть спокойна?! Ведь я в свое время скрыл от вас, Юрий Александрович, что у меня в апартаментах, — ударение он по-прежнему подчеркнуто сдвигал на последний слог, — находится еще один манускрипт, оставленный у меня Николаем Назаровичем. Этот манускрипт очень волновал меня как коллекционера. Я даже мечтал заполучить его в постоянное владение. Путем обмена или же благодаря забывчивости истинного владельца. Но вы не беспокойтесь. Право личной собственности восторжествовало. Я вернул манускрипт по принадлежности, — скорбел Снетков. — Я воспользовался покровом ночи и смежным расположением лоджий, словом, я принес его и положил на стол. Николай Назарович смог в этом убедиться, едва вошел под своды своей обители. Увы, — Ардальон Петрович воздел свой тусклый взор к потолку, — увы, он со мной теперь далее не раскланивается. Но я выполнил свой долг перед Фемидой, и прошу разрешения покинуть вас. Я сказал вам правду, всю правду и только правду! Прощайте!
— До свидания, Ардальон Петрович, всего вам доброго.
За Снетковым закрылась дверь. Ровно через секунду дверь распахнулась, и тот же Снетков ликуя, прокричал:
— Позабыл, совсем позабыл вам сказать: Сусинген — действительно знакомое мне слово. Только не Сусинген, а Нусинген! Это же барон Нусинген, такой банкир в романах Бальзака. Иногда его теперь Нюсинженом еще называют. Но в мое время он был Нусинген. Адью!
На мой взгляд весьма мягкий приговор.