Хрустальный шар
Шрифт:
– Юдэ! Юдэ! Юдэ! – плясали и подпрыгивали во дворе мальцы, впавшие в настоящее исступление. Из гаража медленно выходили работяги и смотрели на них из-под руки. Полицейский проверил бумаги Стефана, пронзил его холодным взглядом и скривил губы в иронической усмешке:
– Тши-нетц-кий! Ha, ha, einen sch"onen Namen hast du dir ausgesucht! [36]
– Wa… Was? [37]
– So sieht ein Arzt aus? Du j"udischer Hund! [38]
36
Ха, ха, хорошенькую ты себе подыскал фамилию! (нем.)
37
Что…
38
Разве так выглядят врачи? Еврейский пес! (нем.)
Стефан схватился за щеку: немец ударил его по лицу.
Толком не соображая, что происходит, он пытался сопротивляться и кричал:
– Sie haben kein Recht!.. Ich bin Arier… meine Papiere!! [39]
– Hier sind deine Papiere [40] , – флегматично сказал немец и засунул аусвайс во внутренний карман мундира.
– Du bist kein Jude, was? Sehr sch"on [41] .
В кузове его принял другой полицейский и впихнул в толпу плотно сбившихся людей.
39
Вы не имеете права!.. Я ариец… мои документы!! (нем.)
40
Здесь твои документы (нем.).
41
Значит, не еврей, да? Прекрасно (нем.).
Машина выехала на улицу. Тощий шарфюрер СС подошел сзади и спросил:
– Wievel haben wir jetzt? [42]
– Zwoundvierzig Leute [43] .
– Figuren, – поправил эсэсовец. – So… na, genug. Wir fahren «nach Hause» [44] .
Когда машина тронулась, с противоположной стороны подъехал грузовой «фиат»: это Марцинов и Вильк возвращались из гетто.
В Стефане все бурлило, несколько раз он пробовал говорить, защищаться, и его ударили прикладом в грудь. Машина подпрыгивала на выбоинах. На Ткацкой остановились перед большим, с двумя фасадами зданием с надписью «Schutzpolizei». Стефана грубо вытолкнули из кузова, он спрыгнул на землю и вместе со всеми побежал по центру двойной шеренги полицейских. В последнюю минуту бросил взгляд в сторону: увидел улицу, каменный, освещенный солнцем тротуар, деревья и прохожих, шедших прогулочным шагом.
42
Сколько теперь? (нем.)
43
Сорок два человека (нем.).
44
Особей. – … – Ну… достаточно. Едем «домой» (нем.).
– Боже мой! – крикнул он и получил удар в лицо.
Было начало пятого, когда он оказался в толпе, заполняющей двор полицейского управления. Вокруг себя он видел море колышущихся голов и пылающих глаз. В воздухе стоял плач и крики детей. Через ворота неустанно проходили все новые евреи. Они закрывали головы от ударов и бешено толкались, чтобы спрятаться в толпе, в массе, которая обещала минутное убежище.
Площадку окружали кордоны еврейских милиционеров в фантастически скроенных псевдоанглийских жакетах из разноцветных тканей. Время от времени раздавалась команда по-немецки, и тогда милиционеры начинали теснить толпу. Задние ряды евреев сидели на вытоптанной траве. Над площадкой висел неустанный плач, иногда усиливающийся до глухого протяжного крика. Милиционеры пытались прорваться к его источнику, но безуспешно, поэтому они колотили деревянными палками тех, кого могли достать. За забором постоянно мотались шуцманы. Несмотря на это, несколько подростков все-таки
– Господин! Господин, может, у вас есть немного воды! – раздалось за спиной Стефана. – Моя жена потеряла сознание! Господин…
– Отстань, – начал Тшинецкий в бешенстве, но слова застыли у него на губах.
Он оцепенел, глядя в лицо этого человека, которое покрывала сетка красной паутины. Кровь с разбитого лба засыхала сосульками на бровях. Кожа разошлась, показывая зияющее мясо.
Стефан не хотел стоять около него. Ему показалось, что такой изуродованный человек притягивает смерть. Он рванулся в сторону, к немецким каскам, топчась по ногам, вдавливаясь в плотную массу тел локтями и проталкиваясь то передом, то боком, то задом, и вдруг вырвался туда, где было посвободнее. Он услышал разговор на польском языке. У говорящего была прекрасная дикция.
– Сейчас, господин доктор, вам представилась последняя возможность убедить меня и изложить основы своей теории бессмертия…
– Это не моя теория, – начал названный доктором седовласый худой мужчина с орлиным носом.
Вдруг он встретился глазами со Стефаном и вполголоса произнес:
– А… уважаемый коллега тоже здесь… очень приятно, то есть печально…
Потом он замолчал и, приблизившись к лицу Стефана, шепотом спросил:
– Ради Бога, что вы здесь делаете? Ведь вы не еврей?
Стефан узнал его. Это был ассистент профессора Гузицкого, семинары по терапии которого он когда-то посещал. И вдруг в нем затеплилась надежда: этот человек мог бы засвидетельствовать, что он не еврей.
– Схватили меня… идиотская ошибка… вы не могли бы… вы… – начал он, но замолчал, так как это прозвучало нелепо.
Ему невольно пришлось соблюдать рамки этикета, который как-то не предусматривал подобных встреч.
– Бросьте молоть вздор, – буркнул доктор, который никогда не грешил хорошими манерами. – Наверное, вы хотите, чтобы я вам помог? Не пытайтесь меня уверить, что нет. Сейчас вернусь, – сказал он своему собеседнику, жгучему брюнету с темными красивыми глазами. – Подожди, Сало.
Отведя Стефана в сторону, он взял его под руку и шепнул на ухо:
– Сейчас поищем шуцмана… О, там стоит один…
– А что… что вы собираетесь делать? – с трудом выдавил Стефан, так как не мог вызвать у себя ни капельки интереса к судьбе человека, который хотел его спасти.
– Я? О, я в полной бе-зо-пас-ности! Да-а-а…
– Это прекрасно!
– Да, у меня такая доза морфия, которой хватило бы на двух старых быков, – довольно произнес врач. – И вскоре я впаду в нирвану… Вы знаете, наверное, что в последнее время я стал джайнистом… Не толкайся, идиот, и так нас всех черти заберут! – резко бросил он какому-то тощему субъекту, который, дрожа, хватал за руки окружавших его людей.
– Я все-таки не советую вам слишком на меня рассчитывать, – обратился он снова к Стефану. – Такие случаи свидетельства обычны, вы меня понимаете?
– Такие? – спросил Стефан.
У него голова шла кругом от толкучки и от неустанного распихивания грязной, причитающей толпы.
– Родители иногда говорят, что их дети на самом деле не их дети, а арийцы, чтобы спасти… вы понимаете? Немцы на это не очень ведутся…
– А… но…
– О, а вот и наш шуцман, – сказал доктор и, приподнимая фуражку, обратился к огромному красному немцу, который пальцем размазывал пот, собравшийся на выбритой верхней губе: – Herr Schupo, entschuldigen Sie, bitte… [45]
45
Господин полицейский, извините, пожалуйста… (нем.)
После обеда Плювак вышел из дому. В коридоре напевал: «Черны брови подмалюю, нутая, нутая, чернявого поцелую, нутая, нутая!» – но замолчал на лестничной площадке. Поздняя осень была на удивление красивой: голубое небо, деревья шелестят, как старые книги… Однако ему было не до прелестей природы, потому что по улицам шло столько девушек… Девушек…
Они маршировали по трое и по пятеро по всей ширине тротуаров. Они прижимались друг к дружке, постукивали каблучками изящных туфель, жевали сливы, доставая их из бумажных пакетиков, и мокрыми от сока губами улыбались прохожим. Отставший от них смех обжигал и жалил, как легчайшие прикосновения листьев крапивы.