Хуарес

Лаврецкий Иосиф Ромуальдович

Между тем 11 июня конгресс 61 голосом против 55 утвердил в должности президента Бенито Хуареса. Вице-президентом согласно конституции был утвержден соперник Хуареса на выборах генерал Гонсалес Ортега, который был также назначен председателем верховного суда.

Хотя решение конгресса и означало победу Хуареса, он отказался следовать традиции и отметить свое избрание помпезными торжествами, подарками и наградами своим сторонникам. Населению столицы было не до фьесты. Все были взбудоражены подлым убийством Мельчора Окампо и с нетерпением ждали известий о разгроме банд Маркеса и Сулоаги. Но вместо этого пять дней спустя после провозглашения Хуареса президентом страну потрясло сообщение о новой трагедии: отряд, посланный

против мятежников, попал в засаду, был разгромлен, а бывший главнокомандующий армии неудачливый Сантос Дегольядо убит.

В столице это известие вызвало новые демонстрации протеста. Борьба против мятежников требовала денег — солдат и ополченцев следовало кормить, вооружить. А средств у правительства не было. Хуарес снизил себе и министрам жалованье, сократил количество министров, чиновников, ликвидировал в целях экономии все зарубежные представительства Мексики, за исключением Вашингтона и Парижа. Но как бы ни затягивало пояс правительство, расходы росли, поступления в казну катастрофически уменьшались, таможни оставались, как и раньше, под контролем представителей Англии, Франции и Испании. Эти державы забирали три четверти их доходов в счет погашения внешних долгов Мексики.

Положение правительства было столь бедственным, что Хуарес вынужден был чуть ли не ежедневно обращаться к ростовщикам, чтобы получить несколько тысяч песо для покрытия самых срочных расходов.

После гибели Сантоса Дегольядо правительству удались с огромным усилием снарядить и вооружить новый отряд для борьбы с мятежниками. Командиром отряда был назначен самый популярный генерал конституционалистов — молодой, смелый, обаятельный и удачливый Леандро Валье. Его опеке поручил свою семью, бежав из столицы, Мирамон, с которым Валье дружил в юности.

Пять дней спустя после гибели Дегольядо Леандро Валье во главе своего отряда покинул столицу. Двадцать четыре часа спустя Маркес окружил его и после кровопролитного сражения разбил наголову. Леандро Валье был взят в плен, расстрелян и, как Окампо, повешен. Правительственные войска не смогли даже отбить его труп. Чтобы получить его, они были вынуждены уплатить бандитам 500 песо! Изуродованные останки Леандро Валье доставили в столицу и торжественно захоронили под страстные речи либеральных ораторов, требовавших мести и крови шакалов, как теперь именовали главарей мятежников — Маркеса и Сулоагу.

Эти три совершенные в течение одного месяца преступления сплотили либеральную партию вокруг Хуареса как никогда. Прежние раздоры и различия во взглядах отошли на задний план. Стойкая позиция президента, отказавшегося вопреки традиции прибегнуть в ответ на террор реакционеров к массовым репрессиям, считая, что политика «око за око, зуб за зуб» только углубит раскол нации на два непримиримых лагеря, способствовала политической изоляции мятежников, число которых не превышало 3 тысяч. Правительственным войскам при содействии местного населения хотя и не посчастливилось захватить Маркеса и его приятеля Сулоагу, удалось в течение последующих недель сильно их потрепать в нескольких сражениях и отбросить за несколько сот километров от столицы. И все же положение правительства продолжало оставаться трудным.

Власть его не столько признавали, сколько терпели провинциальные касики. В середине июля из Соединенных Штатов прибыл в штат Новый Леон генерал Игнасио Комонфорт. Хуарес приказал арестовать его и доставить в столицу для следствия и суда по обвинению в покушении на конституцию 1857 года, которую он, будучи президентом, отменил, положив начало трехлетней гражданской войне. Однако губернатор штата Сантьяго Видаурри взял под свое покровительство Комонфорта и отказался выполнить приказ президента. Хуарес, не располагая средствами, с помощью которых он мог бы заставить Видаурри подчиниться, был вынужден не настаивать на своем приказе, и Комонфорт продолжал спокойно жить в Новом Леоне.

Но

основные трудности носили даже не политический, а финансовый характер. Государственная казна по-прежнему продолжала пустовать. Разумеется, можно было попытаться пополнить ее путем увеличения налогов. Но сборщики налогов не получали жалованья и поэтому отказывались собирать их. Да и конгресс вряд ли одобрил бы столь не популярный закон. Можно было бы, конечно, конфисковать собственность реакционеров, как того требовали некоторые радикалы, но это создало бы опасный прецедент: возвратись реакционеры к власти, они отплатили бы той же монетой либералам, что внесло бы еще больший хаос в экономику страны. Обратиться к новым внешним займам? Нет, только не это. Займы, как свидетельствовал мексиканский опыт, только еще крепче затягивали петлю на горле страны. Предоставлялись они на кабальных условиях, только проценты по ним поглощали четверть всех доходов республики.

Естественно, возникла мысль: а не объявить ли временный мораторий на уплату этих процентов? Тогда правительство могло бы укрепить свои позиции, быстрее умиротворить страну, оздоровить экономику. Да и кредиторам Мексики будет выгоден такого рода мораторий, в конце концов они тоже выиграют от укрепления мексиканской экономики. Ведь они представляют Англию, Францию, Испанию — державы, в торговле с которыми Мексика была заинтересована.

Разумеется, существовала опасность, что правительства этих держав, отстаивая свой авторитет, могли прибегнуть к репрессиям против Мексики. Но находятся эти державы по ту сторону Атлантического океана и вряд ли смогут нанести серьезный ущерб стране. С севера тоже не ожидалось осложнений: в Соединенных Штатах началась кровопролитная гражданская война. Президент Линкольн заявил мексиканскому послу Ромеро, что его правительство желает поддерживать дружеские отношения с Хуаресом, политику которого приветствует и одобряет. Заверяли в своей дружбе и правители рабовладельческого Юга, опасаясь, как бы Мексика не встала на сторону северян.

Впрочем, другого выхода не было. 17 июля 1861 года правительство Хуареса внесло на рассмотрение конгресса закон, приостанавливающий на два года выплату процентов по иностранным займам. В тот же день закон был одобрен 112 голосами против 4. Сообщая об этом в письме Хуану-Антонио де ла Фуэнте, послу Мексики в Европе с резиденцией в Париже, Хуарес писал: «Я твердо уверен, что передышка, которую мы получим благодаря принятому закону, будет способствовать полному умиротворению страны, возрождению наших доходов и кредита, что быстро спасет нас от анархии и полного распада нашего общества. С этим убеждением мы приняли упомянутый закон, и мы полны решимости осуществить его, готовы стойко встретить могущие последовать опасности и угрозы, которые в любом случае менее катастрофичны, чем неизбежная гибель, угрожавшая нам».

Хуарес просил Хуана-Антонио де ла Фуэнте попытаться разъяснить правительствам Франции и Англии позицию Мексики и добиться от них согласия на провозглашенный конгрессом мораторий. Это письмо было написано на следующий день после того, как посол Франции де Салиньи порвал, а посол Англии Уайк временно прекратил дипломатические отношения с Мексикой в знак протеста против закона о моратории.

Реакционные правительства европейских держав не жаловали и до этого своими симпатиями Хуареса.

Вернувшись в Мехико, правительство Хуареса было вынуждено выслать из страны архиепископа Гарсиа-и-Бальестероса и объявить «персона нон грата» — нежелательными лицами — дипломатических представителей Ватикана и Испании, яростно и открыто поддерживавших клику Мирамона и призывавших к расправе с конституционалистами. Франция и Англия только накануне разгрома Мирамона признали правительство Хуареса и назначили при нем новых дипломатических представителей: первая — графа Пьера Элизодора Альфонса Дюбуа де Салиньи, вторая — сэра Чарлза Леннокса Уайка.