Хулиган напрокат
Шрифт:
— Популярность, Олеся! — с укором цокает Ольховский, правильно считав эмоции с моего лица. — Вот что я могу тебе дать.
— А мне-то она зачем? — продолжаю держать взгляд широко распахнутым.
— Затем, чтобы утереть нос своему блондинчику Смирнову. Ты видела, как его перетрусило сегодня от моего присутствия?
— Но ты реально мешал репетиции.
— Не в этом дело. Я и Смирнов в принципе терпеть друг друга не можем. А тут я демонстративно заявился к тебе.
У меня челюсть отвисает едва ли не до пола.
— Хочешь сказать, что Алекс запал на меня?
Но Максим снисходительно
— Запал — это вряд ли. Но я уверен, что твоего Смирнова сейчас разбирает любопытство, как так вышло, что девочка, которая сама вот только что призналась ему в любви, теперь больше не его поклонница. И общается не абы с кем, — Ольховский демонстративно расправляет свои широкие плечи, слегка поиграв их мускулатурой, — а с его прямым конкурентом за женское внимание.
— Ни в чем я ему не признавалась! — я возмущенно фыркаю и на его заявление, и на этот жест с игрой мускулами. Показушник фигов в сотой степени! — Да и между нами ничего же нет…
— А это никому знать необязательно. Пусть думают, что есть, — Максим чуть наклоняется ко мне, заговорщически понижая голос.
И его взгляд горит от каких-то бесноватых огоньков, пляшущих в темно-карих радужках. Похоже, Максим настроен на все вышесказанное слишком серьезно.
— И я за это должна отдать тебе готовые билеты на экзамен? — сощурившись, констатирую и без того понятный факт.
Лицо Ольховского озаряется:
— Бинго!
— Бред! — мгновенно выпаливаю я.
Все. Хватит. Пора прекращать слушать этот идиотизм. Похоже, от маниакального желания не топтать плац кирзовыми сапогами у Ольховского полный сдвиг по фазе.
Я собираюсь развернуться и уйти. Но делаю всего пол оборта телом, как Максим цепляется за свою же толстовку на моих плечах, одергивая меня обратно к себе.
— Да стой же, Синичкина! — в его голосе сквозить отчаянием. — Почему сразу бред? Знаешь, почему ты неинтересна Смирнову? Потому что слишком легкая добыча. Думаю, что он давно уже понял, что ты в него втюрилась. Дай угадаю, ты вечно палила на него, когда никто не видит. Любое его поручение в этом ботансовете, а ты тут как тут. Всегда первая вызываешься ему помочь… Мы чувствуем, если девушка от нас течет. А потом, ты вообще сама пришла к нему с повинной. Я, как мужик, тебе говорю — это жутко льстит, но не заводит. Ты слишком неприметна и досягаема. А сейчас твой мажорчик башку сломает, думая, как так вышло, что ты теперь со мной.
Максим прекращает тараторить и цепляться за меня, слегка отступая. А я стою на месте. Даже не моргаю. Смотрю в одну точку, потому что от его слов внутри все тяжелеет. Потому что эти слова попали туда, куда надо… В мою обиду.
Мне не хочется верить в россказни Ольховского… Но… Сжимаю челюсть и стараюсь дышать ровно. И не выходит.
Ну не может же все быть так омерзительно банально?
— Лесь, мы реально можем помочь друг другу, — осторожно продолжает Ольховский. И я снова поднимаю на него взгляд. И Максим ловит его, склонив голову набок. — Это идеальный бартер. Ты спасаешь меня от армии, а я — преподношу тебе популярность на блюдечке. Как только ты станешь моей девушкой, — пальцами он обрисовывает в воздухе кавычки, — то твоему имиджу тихой и серой мышки придет конец. Разве тебе
Я по-прежнему молчу. В моей голове какая-то путаница из голосов и смешков Майер, остальных девочек, и собственного внутреннего я, которое пытается их перекричать. И пока я совсем не запуталась в собственных мыслях, задаю Максиму весьма очевидный вопрос:
— А как же твой имидж? Я же стремная и блеклая.
— Слушай, — он виновато закусывает нижнюю губу и вздыхает, — я не хотел тебя обидеть. Просто сказал как есть. И я же не назвал тебя уродиной. У тебя вон какие глаза огромные… даже ниче такие, красивые… Да и сегодня, кстати, ты выглядишь уже не так…
— Убого? — не могу сдержать ехидную ухмылку. Глаза, значит, у меня красивые… Господи, какой же Ольховский все-таки балабол.
— Не так серо… Волосы не зализала, одежда без этих жутких рюшек — и прям другой человек.
— А если засмеют тебя, когда узнают про наши отношения? — деловито складываю у себя на груди руки и вопрошающе приподнимаю брови.
— Лесь, я уже тебе говорил, что мне плевать на сплетни. Сейчас у меня все равно девушки нет. Мне нужно сдать этот чертов экзамен, получить диплом, отдать его предкам, а потом меня ждет роуд трип по американскому побережью с пацанами. Остальное мне неинтересно, — твердо заявляет Максим.
И мы снова замолкаем, стоя друг напротив друга возле входа в университет. И что-то подсказывает мне, что предложение Ольховского — это не какой-то пранк. Слишком серьезное лицо у этого товарища в татуировках.
За стенами универа звенит звонок с первой пары. И только тогда Максим отмирает, делая шаг ко мне. Он непросто сокращает расстояние между нами, а стирает его, став ко мне вплотную.
— Я жду твой положительный ответ. Он нужен нам обоим, Синичкина, — Ольховский широко улыбается, пока я все еще молчу.
Но неожиданно ладонь Максима тянется к моей голове. Я не успеваю ничего понять и отреагировать, как он стаскивает с хвоста на затылке резинку. Туго собранные пряди тут же рассыпаются у меня за спиной, а через секунду я совсем перестаю дышать…
Максим запускает свои ладони мне в волосы. Пройдясь пальцами от шеи к затылку, распушает свободные пряди легким вибрирующим движением. От его рук исходит какой-то нереальный жар.
У меня тут же вспыхивают щеки, ведет сознание, а кожа на затылке от чужих прикосновений словно загорается. Мои скрещенные руки как-то сами безвольно опускаются. Ошарашенно я просто пялюсь в жилистую шею Максима перед своими глазами. Точнее, прямо в ямку под выступающим кадыком, где виден спокойный пульс в венах, едва просвечивающихся через смуглую кожу.
— Тебе так лучше, Лесь, — как ни в чем не бывало усмехается Максим, расправляя мне волосы по плечам. — Толстовку оставь пока себе. Мы ж типа теперь пара.
И если я стою в полном недоумении и с пляшущим сердцем в груди, то Ольховского, похоже, ничего не смущает. Как будто он все уже решил. Вот так сразу и за двоих… Одарив белоснежной улыбкой, Максим возвращается в стены университета, оставляя меня одну на его пороге в своей благоухающей парфюмом толстовке…