Хулиган напрокат
Шрифт:
Максим рывком снова притягивает меня к себе, будто бы действительно собирается поцеловать. Но Ольховский замирает, а наши лица теперь так близко, что мы соприкасаемся кончиками носа.
Меня парализует от этого странного щекочущего покалывания в груди.
— Давай, Синичкина. Не сиди истуканом. Тебе надо подыграть мне. Всего пять минут. Сделай вид, что тебе все это нравится. Попробуй не сидеть, сжав кулаки, как будто хочешь мне втащить. На нас же все смотрят. — шепчут его губы, а я чувствую сладкий аромат
Настолько сладкий, что в моем животе тут же отзывается теплый спазм.
Делаю глубокий неровный вдох. Господи, как же я реально хочу втащить сейчас Ольховскому за все. Особенно за то, что он оказался тогда в той подсобке. За то, что назвал меня стремной. За то, что его ленивая задница оказалась на отчислении именно у моего дедушки. За то, что втянул меня во всю эту авантюру. За то, что из-за него я сейчас зажимаюсь с ним у всех на виду…
И самой себе втащить тоже хочется. За то, что такая слабохарактерная и ведомая. За то, что я стремная дура, решившая однажды пригласит парня на свидание.
Черта с два! Выкусите. И Смирнов в том числе! Лицом я, значит, не вышла для звезды универа?
Разжимаю уже затекшие кулаки. Убираю свои ладони со спокойно вздымающейся груди Макса и касаюсь ими его лица. Осторожно прикладываю их к щекам. Зажмуриваюсь… И как только подушечками пальцев ощущаю мягкое покалывание щетины, я вся покрываюсь мурашками… А Ольховский шумно выдыхает.
От его парфюма у меня кружится голова. Даже с закрытыми глазами…
Я распахиваю их и тут же попадаю под прожигающий взгляд Макса.
Я не понимаю, что со мной происходит. Мое тело одновременно опаливает жар и слабость. Такая же, как и в коридоре, когда Максим заставил обнять себя. Такая же, когда он дышал мне в шею и ухо, пока на нас смотрела Майер. И мое сердце опять пытается выбить мне ребра. Почему так происходит уже сотый раз за вечер?
Рассматриваю каждую черту лица Макса. Выразительные скулы, подчеркнутые впалыми щеками… И только сейчас замечаю на них несколько родинок, рассыпанных в какой-то абстрактной геометрии. А Ольховский лишь вызывающие ухмыляется своими глазами.
— Уже лучше. Не сидишь деревяшкой, — низкий шепот впивается мне в губы, а его пальцы перебирают мои волосы и плавно опускаются к шее.
— Я. Не. Деревяшка, — цежу я, ощущая дикую волну неописуемой злости, смешанной с трепетом.
Склеившись взглядом с глазами Максима, веду головой, задеваю его кончик носа своим, слегка отстраняюсь и запускаю ладони ему в волосы. Странно, но всегда взъерошенная копна казалась такой жесткой, но мои пальцы зарываются в мягкую шевелюру. Я неосознанно сжимаю их…
И чувствую, как в ответ сильнее сжимается горячая лапища на моей талии.
— Он все еще палить на нас. Глаза сейчас вылезут из орбит… — довольно сипит Макс и другой своей лапищей ведет по моей шее вверх.
Я
Потому что ладонь Макса касается моего подбородка, а потом аккуратно сдавливает его пальцами.
Я судорожно вдыхаю воздух, приоткрывая рот. И улыбающиеся губы Максима оказываются в такой близости от моих, что меня накрывает галлюцинация, что они уже касаются меня…
Я чувствую обжигающее дыхание у своего лица, чувствую горячие пальцы, гладящие мой подбородок… Все мое напряжение плавно стекает к низу живота, оставляя за собой непривычную пустоту внутри…
Не понимаю, какого черта вообще позволяю себе ТАКОЕ…
Толпа вокруг нас неожиданно одобрительно гудит.
— Что это? — хватаюсь за остатки реальности. Изо всех сил пытаюсь вернуться в происходящее и избавиться от пугающих ощущений в своем теле.
— Первая пара сдалась, — хрипит Макс и, убрав ладонь с моего лица, опять бережно запускает ее в мои волосы. — Остались мы и еще одни. Сможешь продержаться и не засосаться со мной?
У меня напрочь перебивает дыхание. Он издевается! Весь этот дурацкий вечер просто наслаждается тем, что я здесь в роли белой вороны. Хренов садист!
В потемневших глазах я вижу лишь неподдельное нахальство. Боже, не дай мне придушить Ольховского, когда здесь столько свидетелей!
Меня ошпаривает чувством аффекта. Резко дергаю пряди волос Максима в своих пальцах, заставляя его втянуть воздух сквозь зубы.
— Сосаться с тобой я никогда не стану, Максимилиан, — ядовито провозглашаю ему в лицо.
Тьма полностью перекрывает карие радужки напротив. Дыхание Ольховского учащается, а его пальцы на моем затылке тут же фиксирует мою голову. У меня нет возможности шевельнуться. Лишь смотреть в горящие бешенством глаза…
— Никто не смеет меня так назвать, Синичкина.
— А я буду, Мак-си-ми-ли-ан… — смакую каждый слог.
И желваки на его лице танцуют ламбаду.
— Леся, блин, — рычит он.
Толпа вокруг нас уже ведет обратный отсчет, а я просто издевательским шепотом повторяю полное настоящее имя Максима… Мне хочется довести его до ручки.
И даже взбешенный взгляд Ольховского не пугает так, как жар, хлынувший по моему телу, когда Макс прижимает меня одной рукой так сильно, что я перестаю соображать.
Все и вся в комнате, заполненной людьми и гулом голосов, сливается в белый шум. Макс больше не смотрит мне в глаза. Его темные ресницы опускаются. Теперь он, тяжело дыша, жжет взглядом мои губы. И я зачем-то зеркалю его жест. И зачем-то задаюсь вопросом…
Губы такие же горячие, как и его дыхание?
И толпа вокруг нас взрывается диким ревом. Они определили победителя…