Хундертауэр
Шрифт:
— Еще бы не уметь. Папаша-то мой при Илдрике Сопливом дружинником ходил! А тот — самый что ни на есть речной гоблин. У него пусть не всякий, но многие абордажниками были горазды… Так что я, почитай, на нем учился. А с него на любое иное оружие перепрыгнуть — что в лопух сморкнуться.
Кижинга досадливо хрюкнул. Вот оно, гоблинское решение! А ты гробь лучшие годы, до изнеможения тренируясь с тем, что висит по стенам отцовской оружейной, чтобы спустя много лет встретить такую вот катану и начать на нее переучиваться, с зубовным скрежетом заставляя себя отвыкать от привычной прямолинейной конструкции ассегая, неподъемного лабриса, коварного и совсем неблагородного кистеня…
— Так вот, если кому-то еще интересно, я вернусь к нашим прародителям, — со вздохом напомнил о себе Чумп. —
— Не так уж чтобы отпаивался, но и впрямь было, — подтвердил Хастред. — Уж больно мудрено оно все было закручено. Двести с гаком страниц сложночитаемой тайнописи! В Призрачной Цитадели собирается куча народу, какого там не могло быть никоим образом. Все ведут мудреные разговоры, втыкают друг в друга отравленные кинжалы, занимаются всякими занятными непотребствами, причем Синдел летописец, кажется, посчитал за мужика, иначе проделанное ею с Соней Блейд и на голову не налезет… А что касается Нардоса, то про него только и сказано, что вошел он с мечами через выход, а вышел без мечей и через камин.
— И это — единственная летопись, где упоминается, что Гого был в штанах, — припомнил Чумп. — И в эльфийском прибамбасе — галстуке.
— Короче, сомнительное вышло чтиво, — подытожил книжник. — Зато называлось честно и правильно — «дефектив».
— Мечи эти, которые Гого так честно и таскал до конца жизни, как ослик поклажу, дети его впоследствии скопировали и начали ковать в великом множестве, — вернулся Чумп к своей теме. — Это, собственно, знаменитые мечи драконариев. Вон один такой как раз у нашего анарала. И прошу отметить, уже третье-четвертое поколение горцев отказалось от палиц, которые поначалу таскали гоблорды как символ власти. Со временем реально солидные дубины, хоть гоблорды слабиной и не страдали, усохли до символических жезлов, а для боя стали применяться исключительно мечи. Есть ли кому и что возразить?
Возражать не перебив оратора все посчитали дурным тоном и дружно промолчали.
— В то же время традиционное вооружение лесных и речных гоблинов практически не претерпело изменений. Разве что палицы, которыми вооружались лесные богатыри… ну чего ты встрепенулся, шаман? Богатырь из тебя, как из меня монахиня… Так вот, даже и у лесных гоблинов палицы со временем вытеснились различного рода топорами. Видел кто-нибудь чащобника с двумя топорами? Вот и я не видел. Говорят, кто видел — уже не похвалится.
— Если ты эту историю завел ради того, чтоб показать преимущество меча над дубиной, то слишком уж кривыми тропками движешься, — заметил Хастред. — Проще надо, проще. Такую дубину, чтоб любой меч заменила, только Вово и свернет! Да и то, ежели меч или того лучше топор соорудить под богатырскую руку, то опять же дубина пойдет на отдых. Вот только не куют под них клинков — им баланс особый нужен, при должном весе, а его разве что дварфы почуять могут… да где ныне те дварфы.
— А тогда мы вспомним Хранителя, — Чумп поучительно прищелкнул пальцами. — И его знаменитую Золотую Секиру. Вот уж на что был бугай из бугаев, даже Вово, думается, ему на ползуба, однако ж променял палицу, с которой начинал, на Секиру, а потом и на меч… так?
— Горазд же ты валить все в одну кучу! — возмутилась эльфийка и попыталась наградить ущельника пинком, от которого тот, впрочем, легко увернулся. — Что значит — променял на Секиру? Секира, чтоб ты знал, десяти футов в длину, что даже для Хранителя чересчур, и из чистого золота — а кому как не тебе знать, что золото мягкое! А таскал он ее с собой по единственной причине — негде было ее оставить, чтоб не сперли.
Хастред согласно закивал. Он, как личность романтическая и легковозбудимая, пережил в свое время период увлечения деяниями Хранителя Ушкута и считал себя по этой части большим специалистом — может быть, и неспроста, поскольку
Хранитель Ушкут был создан Творцом по объединенной просьбе дримландских богов, отчаявшихся вбить в головы подопечных им народов хоть какие-то морально-этические принципы. Задумка была свежа, оригинальна и беспроигрышна: запустить в мир наделенное безграничной силой существо, вовеки веков обреченное поддерживать закон и порядок и карать проявления хаоса — в том виде, в каком их для себя определял сам Творец. То есть, по сути, в виде идеальном. Внутренний барометр Хранителя был непогрешим как дварфийский глазомер, чувствителен как эльфийская девственница и неуклонен как прущий в корчму гоблин. Плюс ко всему, Хранитель не подчинялся никому, никому не обязан был давать отчет в своих действиях и не отвлекался на такие придумки хитроумных гномов, как презумпция невиновности и иные формы казуистики. Он просто безошибочно чуял, где кто-то затевает непорядок, появлялся там и давал виноватому в лоб. Учитывая, что за образец внешности при создании Хранителя был взят горный тролль, а все его параметры намного превосходили любые возможные для живого существа — воспитательный эффект неизменно был разителен. Так и наступил бы, чего доброго, золотой век, но по одному ему ведомым причинам Творец вместе с этим гарантом порядка запустил в мир истинного апологета хаоса — злого колдуна по имени Айс-Эйс. И вся эпоха, прозванная эпохой Хранителя, прошла под знаменем войны дримландских народов на три фронта — друг с другом, с насылаемыми Айс-Эйсом напастями и с быстро всех заколебавшим восьмифутовым праведником, ушибить которого оказалось не под силу и целым армиям.
Что до вооружения, то поначалу (что-то около первых пятисот лет) Ушкут с достойным лучшего применения упорством вколачивал порядок в горячие дримландские головы именно здоровенными дубинами, рядом с которыми шест Вово показался бы прутиком. Дубин было две — периодически чередуемые рабочая и запасная, с любовью обзываемые Хранителем Хрусть и Крак (фантазию, как деталь для ценного работника лишнюю, Творец ему вложил заурядную троллиную), обе из дерева, которое не растет в Дримланде, да и в иных мирах ценится небывало по причине практически полной неразрушимости. Оно не горит, не тонет, его не может разъесть кислота, выделяемая драконом, а уж о том, чтобы его переломить, речь не идет вовсе. По замыслу Творца, до конца мира их вполне должно было хватить. Однако он не учел, что в краткий период воцарившегося торжества порядка Ушкут по пути через горы остановится погостить в гоблинском клане и по душевной доброте предоставит свое оружие молодым гоблинам для соревновательных нужд. Естественно, лихие потомки Гого одну из дубин тут же потеряли, а вторую таки ухитрились сломать, причем изувечили так, что распознать по останкам, какая именно это была, оказалось невозможным. Взамен потери гоблинские кузнецы сковали безутешному Хранителю достойный меч-фламберт как раз по его нестандартным габаритам, перековав с лучшей своей сталью немало адамантина. Хоть такой сплав и гарантировал клинку полную неразрушимость, больше Ушкут не рисковал доверять свое оружие непроверенным энтузиастам.
Золотая же Секира, как верно подметила Тайанне, никогда не была оружием. Этот титанический символ давно канувшего в небытие то ли соглашения, то ли союза, то ли чего-то еще Ушкут почему-то считал должным свято хранить и таскал при себе многие годы, пока наконец благополучно не потерял при весьма впечатляющем катаклизме. С тех пор поиски Золотой Секиры считались популярным занятием у искателей приключений средней руки. Причем искать ее норовили не только и не столько там, где она реально была потеряна — на месте нынешнего Мира-Пропасти, что тянется туманной бездной вдоль западного побережья Дримланда — но и где только искателям взбредет в голову, включая комфортабельные поля для приключений, разбитые предприимчивыми гномами на выкупленных по дешевке землях Старой Брулайзии. Понять таких искателей было вполне можно — единственная на текущий момент экспедиция, вернувшаяся из Мира-Пропасти, единогласно отрапортовала, что ничего интересного там нету. А пропасть там ни за понюх табаку удалось очень и очень многим…