Хундертауэр

Чичин Сергей

— Вон вам, уже наготавливают пирожков, — брезгливо указала пальчиком эльфийка. — А ты чего мнешься, менестрель недоделанный? Трубадурак, хи-хи! А ну живо грабли мыть! Я ж спиной в твоих глазах вожделение чувствую. Не дай бог полезешь хватать немытыми лапами! Враз продезинфицирую!

Хастред насупился, демонстративно поболтал окунутым в ведро перстом, чиркая им по поверхности воды, и предъявил намоченный ноготь.

— А такой можно?

— Такой — генерала своего хватай! А ну, иди сюда!

Разошедшаяся от безнаказанности Тайанне сгребла книжника за шею и потянула к ведру с явным намерением окунуть в него всею рожей. Какому-нибудь Вово, может, и не имело бы смысла запираться — все равно лунообразная физиономия его в ведро бы не вошла, но чтение бессонными ночами книг и межвидовые страсти пагубно сказалось на толщине хастредовой ряшки — от нее всего-то и осталось, что раскосые глаза над широкими скулами.

Полоскать этот небогатый ассортимент в противной холодной жидкости книжник не возжелал. И не стал. Эльфийка потянула его за шею раз, другой и озадаченно засопела себе под нос.

— Мыться, я сказала! — приказала она с некоторым тщательно подавляемым сомнением в голосе.

Хастред покладисто зачерпнул из ведра полную (надо признать, изрядно широкую и глубокую) пригоршню воды и заботливо растер по тоненькой эльфийской мордашке.

— Хам! — взвизгнула эльфа и повисла на грамотейской шее уже всем весом, силясь во всех смыслах склонить его к знакомству с ведром. Гоблин озадаченно моргнул, соображая, не есть ли это проявление чувств. По крайней мере, никакого неудобства, кроме морального, висящая на шее эльфийка доставить ему была не в состоянии.

— Да брось ты ее в колодец! — в сердцах посоветовал Чумп.

— Не сметь бросать женщину в колодец! — сурово возразил Кижинга и демонстративно похлопал по мечу за поясом. — Не забывайте, я паладин, защитник слабых, угнетенных, обиженных и жалобных. Так что, если она не прекратит над бедным парнем издеваться, я ее сам ремнем отстегаю.

А друид отнесся к ситуации со свойственным его профессии пофигизмом. Мысленно он уже лопал ведьминские пирожки.

— Вот так, — непонятно, но с пафосом объявил Хастред эльфийке, осторожно принял ее за талию и поставил на край колодезного сруба. — Осторожней, а то провалишься. Пошли есть, мужики? А то знаем мы этих женщинов, даром, что ли, столько за ними в бане подглядывали — она долго будет полоскаться.

Тайанне свирепо топнула, чуть не соскользнув по гладко обструганному бревну, однако со врожденной эльфийской грацией устояла, ограничившись коротким приступом опасного балансирования. Гоблины, включая даже поразившего выдержкой косматого воздыхателя, и ушами не повели — развернулись себе и потянулись нестройной кучкой к столу, на котором уже появилось немало грубых глиняных горшков и длинных деревянных ладей, заваленных с лесной щедростью грудами неразличимых издалека аппетитностей. Только Кижинга, как того требовала профессиональная этика, задержался, чтобы спасти попавшую в неприятность даму — сделал ложный выпад, заставив эльфу опасно шатнуться над источающим ледяное дыхание зевом колодца вторично, но сам же поймал и сдернул со сруба.

— Еще один! — жалобно взвизгнула Тайанне. — А ведь рыцарь!

— Я черный рыцарь, — самодовольно сообщил Кижинга, продемонстрировавши гордый свой темный профиль. — Понимать надо.

И пустился догонять гоблинов, пока все не сожрали. А эльфийка осталась одна над полным ведром леденящей воды, борясь с желанием для начала запустить вослед мерзавцам заклинанием пострашнее, а потом тщательно и неспешно привести себя в порядок и дальше уже поступать согласно собственному разумению. По счастью, что-то то ли доброе, то ли разумное таки пустило корни в ее природе, так что затлевший было на кончиках пальцев огонь был пущен по менее разрушительному назначению — и вода в ведре сперва затеплилась, потом нагрелась, и наконец от нее повалил парок. «Перестаралась», — смекнула Тайанне, отдергивая руки. Хоть многолетнее — да что там, многовековое! — общение с огнем во всех его проявлениях и развило в ней приличную терпимость к нагревательным нагрузкам, но купание в кипятке даже ей показалось невеликим счастьем. А поскольку остужение кипящей воды в набор навыков огненного мага не входило — пришлось в ожидании естественного охлаждения делать вид, что живейший интерес вызывает происходящее вокруг. Хотя вокруг, по чести, не происходило ничего заслуживающего внимания. Время от времени мимо сновали гноллихи — некрупные, приземистые, закутанные в такое обилие тканей, словно бы стыдились своего сходства с собаками и всячески его маскировали. Поверх длинных широких юбок они носили еще многослойные передники, кофты — по такой-то жаре! — накрест перечеркивали клетчатыми шарфами и шалями, и даже на собачьи головы ухитрялись приспособить некое подобие тюрбанов. В лапах каждая тащила или поддетый на ухват парующий горшок, или большую миску, или пузатый деревянный жбанчик. И каждая, проскакивая мимо скучающей эльфийки, норовила искоса на нее глянуть, а удалившись на несколько шагов, как заметила возмущенная Тайанне, начинала мелко подрагивать всем телом, как бывает от тщательно подавляемого смеха. Вот еще! — взвилась возмущенная эльфа. — Это над ней-то, девицей древнейшего рода… Тут, однако, в голове некстати всплыло

рассуждение генеральского папаши, будь он неладен — род родом, а сама-то ты что? И впрямь, пожалуй, для гноллов, живущих своими безыскусными целями и радостями, немалое веселье созерцать нелепую голошкурую, которой на месте не сидится, более того — которая в своих исканиях связалась с шайкой редких, стоеросовых, издалека очевидных долбаков… На миг эльфийка устыдилась так, что бестрепетно окунулась сложенными ладошками в ведро и переправила немалую толику его содержимого в физиономию. И даже не ошпарилась. А пока разобралась в своих раздраенных чувствах — успела развезти грязь настолько, что осталось только смириться и домываться, пусть даже и шипя на обжигающую воду. Запоздало сообразила, что гноллих, скорее всего, забавляла именно изукрашенная грязью физиономия. Отчего зашипела еще злобнее, сетуя на собственную мнительность. Интересно, пришла откуда-то отвлеченная мысль, а гноллы собак держат?..

К столу Тайанне прибыла с запозданием, зато отмытая практически добела. Даже гриву свою не преминула окунуть в ведро, наскоро простирать с поднесенным мимохожей пухлой гноллихой кусочком мыла и высушить нагреванием, едва не спалив при этом весь сруб. Неплохо было бы и ванну принять, или, по деревенским обычаям — жизнь куда только ни заносила — в баню наведаться, но ничего подобного гноллы не предложили, а шокировать их к безудержной гоблинской радости помимо гололицести еще и голотелостью поостереглась. Хотя гоблины, по всему, до последнего надеялись — в промежутках между поглощением гнолльих яств беспрестанно оглядывались на колодец. Все, кроме Вово, который даже сел к колодцу спиной, очевидно чтобы не портить себе пищеварение созерцанием рыжей язвы. Рядом с гобольдом восхищенными столбиками застыли две дородные, очевидно немолодые гноллихи. Едва на придвинутом к Вово большом блюде возникал намек на запустение, одна из них срывалась с места и бросалась куда-нибудь на удаленный край стола, чтобы принести гостю на распробу очередного деликатеса. Хотя Вово не привередничал — трескал все, до чего дотягивался, тем более что и уселся как раз в окружении тщательно разделанных тушек, но радушные хозяйки никак не могли упустить такое чудо. То ли им продукты девать некуда, то ли и правда есть какое-то сермяжное удовольствие в столь неискушенном гостеприимстве…

Эльфийка, проходя мимо спины Вово, энергично ходящей вместе с челюстями вверх-вниз, не удержалась — пригнулась к самому уху и пропела нежнейшим голоском:

— Приятного аппетита, прожрун!

Недрогнувший гобольд подцепил с блюда чью-то зажаристую лапку, безошибочно ткнул ею через плечо, только чудом не выбив эльфе зубы, и ответствовал степенно:

— И тебе.

— Вот хамло! — обиделась Тайанне, вообще привыкшая, что обычно уязвляет всех именно она, и отправилась за другой конец стола, где блюда выглядели менее жирными, а гоблинов, вероятно по этой самой причине, не водилось вовсе. Лапку, однако, по дороге обглодала и нашла на вкус недурной, даже подумала — не продолжить ли знакомство с той зверушкой, от которой Вово ее отломал. Но бросив взгляд в ту сторону, обнаружила, что былой владелец лапки пялится на нее с блюда остекленевшими лягушачьими глазками, и с трудом удержала в себе его кусок.

Треск за столом стоял нешуточный. Даже друид, хоть и пытался сперва честно воздать должное вожделенной выпечке, быстро нашел, что тесто свое гноллы готовят из каких-то совсем неправильных злаков; остальные же и не пытались отвлекаться от главной составной части рациона настоящих мужчин, собак и гоблинов. Благо дичи на столе хватало. Запахи текли рекой, свиваясь в причудливые вязи, порой прорезался острый дух какой-то диковинно резкой приправы, но вновь тонул во всепоглощающем мясном аромате. Гноллы, как успел пояснить набитым ртом Кижинга для особо непонятливых, главным образом охотой в лесу и живут, зато уж в этом достигли нешуточного мастерства. Хоть они и пренебрегают такой охотничьей снастью, как капканы и вошедшие в моду в просвещенных землях самострелы, но ремеслу охоты могут поучить всякого. Учитывая, что железом они почти не пользуются, мясу добычи не передается сообщаемый им дух неотвратимой гибели, вероятно именно потому оно выходит столь нежным, деликатным и…

— Готовить надо уметь, — со знанием дела прочавкал Вово. — А не перебирать, чем бедную зверушку по башке треснуть.

Одна из опекающих его матрон немедля склонилась к лопушастому уху знатока и принялась излагать нечто крайне занимательное.

— Так таки и в семи? — переспросил Вово недоверчиво. — Все предрассудки, матушка. На вертел и в угли… Хотя, не могу не признать, что язык оно все радует, но чем пища грубее, тем дольше в пузе залеживается, а при моих аппетитах оно бы как раз и неплохо… Да и какое ж нужно иметь терпение, чтоб во стольких водах вымачивать? У нас и времени такого не бывает, все на бегу, то за кем, то от кого…