Хутор Гилье. Майса Юнс
Шрифт:
— Странно, и как это у Скэу хватает денег, — с кротким удивлением произнесла Сингне. — Элисе шьют одно нарядное платье за другим. Хоть бы уж это было удачнее прошлогоднего! Она ведь такая бледная, и вдруг голубой шелк!
— Говорят, когда она танцует, у нее появляется чудесный румянец, — заметила Майса вскользь.
— Ну, если рассчитывать на подобные случайности, тогда…
— А еще говорят, она пользуется таким успехом, как только что конфирмованная, — заключила Майса с самым безобидным видом.
— Ну знаете, столько лет изображать невинный подснежник
— А вот Дидрик говорит, она недурна, — выпалила Арна.
— Подумаешь, Дидрик! Много он понимает, новоиспеченный кадет!
— Он говорит, во время танцев у нее отбоя нет от кавалеров, они прямо в очереди стоят, чтобы ее пригласить.
— Ну, это смотря по тому, кого считать кавалерами. Если таких, как Дидрик и его приятели, с которыми она с детства знакома, тогда конечно!.. Ведь она может рассчитывать на всех, кто бывает на их даче по воскресеньям, на всех этих лейтенантов да кадетов, на двух своих братьев и на их товарищей, с которыми она еще в пятнашки играла. Она может заранее всю бальную книжку исписать их именами… А вообще-то, милая Арна, я же ничего такого не сказала. Заметила только, что таким бесцветным, как она, голубое не к лицу. Разве Элисе виновата, что она малокровная?
— Ах вот как, малокровная!.. Ну уж это я непременно расскажу Дидрику! Интересно, ты кого-нибудь хоть раз нашла красивой? — И Арна вышла из комнаты, хлопнув дверью.
— Не слыхали, фрекен, правда ли, будто Элисе недавно отказала консулу Бакке? — заметила Майса. — У Брандтов говорят, что это так.
— Ну, им виднее. Они там всегда всё знают.
На самом деле Майса толком ничего такого не слышала… Но — она склонила узкое лицо над машиной — никак не удержаться, чтобы не подкусить эту Сингне!
— Видно, значит, не так уж Элисе спешит выйти замуж по расчету. Видно, она не такая!
— Ах, Майса, ничего вы в этом не понимаете. В вашем положении нельзя судить о таких вещах… А что, у Брандтов действительно об этом говорят? — спросила Сингне немного погодя. По-видимому, замечание Майсы заставило ее задуматься.
Майса усердно шила. Ну теперь по крайней мере фрекен будет над чем подумать. Большими стежками Майса торопливо сметывала материю, спеша подготовить платье к примерке, пока фру с дочками не ушли в театр, — иначе она не достанет денег, а как ни крути, раздобыть их нужно.
— Все-таки с нами в театр пойдет Грете! — крикнула Арна, заглянув в комнату. — Антун не хочет. Ну и картина — три сестрицы рядышком, как на выставке!..
«Еще бы, — подумала Майса, — пойдет Антун с вами! Он сам вечером устраивает спектакль в мансарде». Она налегла на шитье еще старательней — хоть бы успеть сметать, пока они не ушли. Шести, верно, еще нет…
— Май-Май-Майса! Послушайте-ка, — тихонько пропел кто-то из дверей кухни. Ее звал черноволосый шалопай Дидрик; он огляделся, одна ли она. — Скажите, Майса, вы не знаете, кто собирается сегодня в театр?
— Ах, вот что вам надо! Фру, фрекен Сингне и Арна. Не знаю, может, еще кто-нибудь.
— А
— Я вижу, вы дорого бы дали, чтобы узнать точно, идет он или нет.
— Я? С чего бы? Что вы имеете в виду, позвольте вас спросить?
— Что вам хочется узнать, будет ли он сегодня вечером дома..
— Что такое, йомфру? Что за вздор!
— Раз вы не хотите, чтобы я вам отвечала, так и вопросов не задавайте.
— Вы позволили себе, мягко говоря, довольно… довольно дерзкое замечание. Что-то я гляжу, некоторые молодые девушки начинают слишком заноситься.
— А я вовсе и не молодая — мне скоро двадцать шесть. Во всяком случае, постарше вас, господин кадет. А сколько вам лет?
— Неважно. Дело совсем не в этом. Я спрашиваю, что вы хотите сказать своей болтовней?
— Я? Да ровно ничего. Только, по-моему, господин коммерсант говорил фру, что собирается вечером заглянуть в мансарду, посмотреть, как вы там поживаете.
— Вы с ума сошли, Майса, неужели так и сказал? — Кадет совсем растерялся.
— Еще бы, господин коммерсант такой добрый, он так любит своих детей!
— Нет, скажите, он в самом деле так говорил? — переспросил кадет.
— Но ведь не мог же он не заметить, как слуга весь день бегал по лестницам с какими-то загадочными корзинами.
— Глупости, Майса, это вы сидели тут и подглядывали, — с облегчением вздохнул кадет. — Он, значит, ничего и не говорил совсем. Видите ли, мы хотим устроить вечером небольшую пирушку. Вот было бы дело, если б старик вдруг явился к нам собственной персоной! Не ожидал я, Майса, что вы такая зловредная. А ведь какая хорошенькая девушка!
— Вы так думаете?
— А разве вы не знаете, что и вчера и сегодня я только и делал, что наблюдал за вами, спрятавшись за гардинами. Уверяю вас, с тех пор как вы позавчера здесь появились, я ни о чем другом и думать не могу. Вы затмили всех прочих девушек. Дайте мне полюбоваться на ваши руки.
— Пожалуйста, особенно на этот черный исколотый палец.
— Ну, это ерунда при таких-то красивых руках… — Он с интересом подошел поближе.
— Это вас в военной школе учат такому обхождению? Должна вам заметить, господин кадет, что не на ту напали; меня-то уж увольте.
— А что я такого сказал? Только, что вы хорошенькая. Вы же с этим не можете спорить. Говорить так каждый имеет право.
— А я слышала, есть такой указ, что сперва военные должны отрастить усы.
— Ух, и напьюсь я сегодня вечером, чует мое сердце!
— Не советую, а то, знаете, назавтра голова болеть будет…
Ну и хитрый же чертенок!.. Теперь он стоит в дверях, черноволосый и коренастый, и уговаривает фрекен Раск, чтобы служанка принесла ужин наверх, в его комнату — ему, видите ли, так много задали на завтра в училище. И все это говорится так искренне и простодушно, что тетушке и в голову не приходит усомниться… А вот он исчез, словно его ветром сдуло. Не иначе, боится повстречать кого-нибудь из старших. Когда этот мальчишка поймет, какие у него глаза…