Хуторок в степи
Шрифт:
В один из своих приходов, как бы продолжая мысль, что работать стало паршиво, Гаврик вдруг сказал:
– А насчет того, чтобы сдавать под дачников флигелек, – это, конечно, не так плохо.
– Да, но никто не нанимает, – сказал Петя.
– Хорошенько поискать, так, может, и наймут, – ответил Гаврик с таким видом, как будто уже давно обдумывал этот вопрос. – Есть люди, которым такая квартира вполне подходит. Не каждому удобно нанимать комнату в городе, где как только переехал, так сейчас же давай паспорт в участок на прописку. Понял меня? – строго
– Чего ж там не понимать, – ответил Петя, пожимая плечами.
– Ну так имей в виду, – еще более строго сказал Гаврик. – Понимаешь, какое дело… – продолжал он уже мягче и как бы между прочим. – Есть одна вдова с ребенком, фельдшерица, приезжая, ищет комнату в тихом месте. Мы бы ее, конечно, могли устроить у себя в сарайчике, да, понимаешь, у нас на Ближних Мельницах обстановка не совсем подходящая: такая слежка, что и думать нечего. У этой вдовы вид на жительство и все прочее в порядке, так что за это вы не беспокойтесь, но все-таки…
– Понимаю, – сказал Петя.
– Ну раз понимаешь, то нечего и объяснять. Одним словом, это мне поручил Терентий спытать у тебя. А я сам эту вдову никогда и в глаза не видел. Думаю, что ей у вас будет хорошо. Отдельный хуторок, вроде целое имение; ни деревня, ни город, вокруг много дачников… Кто обратит внимание? Самое подходящее дело. Вопрос в том, сколько вы просите за наем?
– Кажется, рублей семьдесят в сезон.
– Ну, брат, это вы слишком размахнулись! Смотри, как бы не вылетели в трубу! Красная цена пятнадцать рублей в месяц. Можно за два месяца вперед. Хотя что ты в этом понимаешь! Я лучше поговорю с Татьяной Ивановной.
Гаврик поговорил с тетей и быстро убедил ее, что лучше живые, настоящие тридцать рублей, которые не валяются на земле, чем воображаемые семьдесят пять. Что касается самой вдовы с ребенком, то Гаврик о ней не распространялся, а только дал понять, что он специально для них нашел выгодного нанимателя, и таким образом вышло, что, в общем, он делает семейству Бачей большое одолжение, хотя ничего точно и не обещает.
Дождя все не было и не было. Засуха продолжалась. Жара стояла ужасная.
44. Смерть чиновника
Чиновник, которого из экономии кормили не овсом, а травой, заболел сильнейшим поносом и уже четвертый день лежал с раздутым животом на своей подстилке, будучи не в состоянии не только возить воду, но даже приподняться на передние ноги. Приходил из Люстдорфа немец-ветеринар, осмотрел Чиновника, заглянул ему в оскаленный рот и на тревожный вопрос тети, сможет ли он в конце концов возить воду, сказал:
– Этот лошадь уже свое отвозил, теперь ему пора на живодерку.
Завязь на деревьях перестала наливаться. Казалось, она уже больше не растет, а остается одной и той же величины, не крупнее горошины. Но самое ужасное было то, что кое-где она уже стала желтеть и даже отваливаться.
Семейство Бачей продолжало с утра до вечера окапывать деревья, хотя все понимали, что это бесполезно.
–
В сущности, это были совсем не персы. Это были два могучих еврея в синих блузах по колено и в высоких барашковых шапках, мрачно надвинутых на брови, – фруктовщики с привоза, которых обычно называли персами, так как некогда вся оптовая торговля фруктами в Одессе принадлежала персам. Петя увидел двух истуканов с каменными лицами, которые стояли возле рассохшейся водовозной бочки. Мальчик смотрел на них, как на судьбу, со страхом и надеждой. Даже на экзаменах он волновался гораздо меньше, чем теперь.
Все семейство Бачей стояло, обступив «персов».
– Вы будете здесь хозяйка? – не здороваясь, обратился один из них к тете низким рокочущим голосом, как бы исходящим из глубины желудка. – Имеем посмотреть на ваш урожай – может быть, мы его купим гамузом (чохом) на корню, если от него еще что-нибудь осталось.
И, не дожидаясь ответа, оба «перса» пошли по заросшим дорожкам, небрежно оглядывая деревья и по временам останавливаясь, чтобы потрогать руками завязь или пощупать землю в лунках.
Семейство Бачей молча следовало за ними, стараясь отгадать, какое впечатление производит их сад. Но хотя лица «персов» были непроницаемы, чувствовалось, что дело совсем плохо. Окончив осмотр сада, «персы» пошептались, наклонив друг к другу барашковые шапки.
– Поливать надо, – сказал один из них, обратившись к тете, а затем они опять пошептались и молча пошли прочь.
– Ну, так как же? – спросила тетя, мелкими шажками догоняя их у ворот.
– Поливать надо, – повторил «перс», останавливаясь, и, подумав, прибавил: – Такую фрукту даром не возьмем.
– Ну, это вы, положим, преувеличиваете, – с некоторым напряженным кокетством сказала тетя, желая повернуть разговор в шутку. – Будем говорить серьезно.
– Чтобы не торговаться, за всю черешню и вишню гамузом двенадцать карбованцев, – сказал «перс» и еще ниже насунул на брови свою шапку.
Тетя гневно покраснела. Двенадцать рублей была настолько смехотворная, унизительно ничтожная сумма, что ее нельзя было принять иначе, как оскорбление. Тете даже показалось, что она ослышалась.
– Сколько? Сколько вы даете?
– Двенадцать карбованцев, – повторил «перс», с особенной грубостью выговаривая это извозчичье слово «карбованцев».
– Василий Петрович, вы слышите, что они нам предлагают? – воскликнула тетя, всплеснув руками, и ненатурально расхохоталась.
– А что? Хорошие деньги, – сказал «перс». – Берите, пока дают, а то через неделю даже синенькой не получите, только задаром понатираете себе мозолей.
– Грубиян! – сказала тетя.
– Милостивый государь, ступайте отсюда вон! – крикнул Василий Петрович, и его нижняя челюсть задрожала. – Чтоб ноги вашей здесь больше не было!.. Гаврила! Гоните их в шею, в шею! Грабители! – И Василий Петрович затопал ногами.