Хвала и слава. Том 2
Шрифт:
В доме Козловских никого не было, кроме Ромека. Ромек стоял посредине большой, низкой, заставленной мебелью комнаты и водил смычком.
Ромек ничуть не удивился, закончил пассаж и сказал:
— О, Анджей! Хорошо, что пришел. А я как раз готовлюсь играть с тобой.
— Ну так играй.
— Нет, нет. Это сплошная жуть.
— Верно, — признал Анджей, оглядывая комнату.
Дом этот очень нравился Анджею. Тут было полно старой, простой дубовой мебели, на постелях множество подушек, куча охотничьих трофеев на стенах. Тут было тепло и пахло свежим бельем,
— А что я тебе сейчас дам! — сказал вдруг Ромек, подошел к дубовому буфету и достал пузатый графинчик с водкой. Водка была зеленоватая, с какой-то плавающей в ней длинной травой. — Выпьем, — предложил он.
— Помилуй, я никогда водки не пью… — запротестовал Анджен.
Ему стыдно было сказать: «Я никогда водки не пил». Но Ромек уже налил две граненые рюмки чуть не до краев. Потом отрезал по куску черного хлеба на закуску.
Анджей нерешительно взял рюмку. Ромек сказал: «Поехали!» — и пришлось выпить все до дна.
Водка сильно отдавала травой-зубровкой. Огонь заполнил рот и горло, ударил в нос. Анджей даже закашлялся.
— Понюхай хлеб, — посоветовал Ромек.
Анджей понюхал и почувствовал чудесный ржаной запах. Потом принялся за хлеб с нижней корки, такой ароматной и осыпанной мукой. Жжение в горле быстро прошло.
— Пойдем погуляем, — сказал Ромек, пряча графинчик в шкаф. — Больше пить не будем, а то мама заметит.
— Я бы все равно не стал, противно.
— Пошли?
— Пойдем в деревню, к Алюне? — предложил Анджей.
— К Алюне? Зачем? — удивился Ромек.
— Так. Хочу навестить. Давно его не видал.
— К Алюне теперь не очень-то ходят, — с какой-то комической важностью заметил Ромек, — но если хочешь, то пойдем.
Пройдя двор, они вышли через парк к деревне. Вдоль дороги здесь стояли довольно ладные, а кое-где даже каменные домики. Перед домиками цвела красная фасоль и начинали уже распускаться подсолнухи.
Алюня с сестрой жили на самом конце деревни, справа, если идти от парка.
Он сидел у открытого окна. Это был рослый юноша с пышным и густым чубом черных как смоль волос, зачесанных назад. Он читал какую-то книжку, но, как только друзья остановились перед окном, быстро ее отложил. Анджею показалось, что книжка была русская.
— Как ты изменился, Алюня, — сказал Анджей, — ведь ты же был меньше меня.
— И теперь меня зовут уже не Алюней, а Алексием, — улыбнулся старый приятель. Зубы у него были белые, а голос низкий-низкий. Здороваясь, он подал им руку.
— Почему ты никогда не заходишь ко мне? — спросил он Анджея. — Ты же часто бываешь в Пустых Лонках.
Анджей не знал, что ему ответить.
— Кто это к тебе пришел? — спросила, входя в комнату из другой половины дома, сестра Алюни. В руках у нее было повешенное на плечики легкое красное в белый горошек платье.
— Это Анджей и Ромек.
— Какой Анджей?
— Анджей Голомбек.
Швея взглянула на Анджея. Она была гораздо старше брата, лет на двадцать — уже зрелая, несколько осунувшаяся женщина, но все еще красивая. Волосы такие же черные, как у Алексия, и большие голубые глаза.
— Входите, пожалуйста, — сказала она.
Приятели вошли в комнату. Анджей уже пожалел было, что пришел, подумав, что разговаривать будет не о чем. Зато Ромек любил поболтать.
— Какое платье красивое. Для кого это? — спросил он.
— Для Каси, — ответила с улыбкой Геня.
— Для Каси? Это для какой же Каси? Для твоей Каси, Алюня?
Алексий вспыхнул и сердито буркнул:
— Нет у меня никакой Каси.
Анджею стало как-то не по себе. В комнате стоял большой шкаф с книгами.
— Ого, сколько у тебя книг, — сказал он. — Ты что, в университете?
Алексий снова заулыбался.
— Нет. Сам занимаюсь. Да ты садись, Анджей.
Геня захотела угостить их чаем.
— Большущее вам спасибо, — сказал Анджей, — но я как раз после полдника. И ксендз Ромала у нас был, — обратился он к Алексию.
Тот ничего не ответил.
— Я его спросил о тебе, но он сделал вид, что не слышит.
— Еще бы, — буркнул Алексий.
— Ох, Алюня, Алюня, — вздохнула Геня.
— Значит, все-таки Алюней тебя еще зовут! — воскликнул Ромек.
— Ведь он же в семинарию собирался, на ксендза учиться. И как его ксендз Ромала уговаривал! Так уговаривал! — продолжала Геня. — И ведь решился было идти.
— А потом взял да и не пошел, — нарочитым басом отозвался Алексий.
— Вот то-то и оно, что не пошел, — сокрушенно продолжала Геня, раскладывая красное платье на кровати. — Жалко, ох как жалко.
— А мне не жалко, — откликнулся Алексий.
— И верно, — подхватил со смехом Ромек. — Ну что бы из него был за ксендз? Ведь он же за девками так бегает — пыль столбом.
Поболтав еще немного, они встали и вышли.
— А ты знаешь… — сказал Ронек, когда они уже довольно далеко отошли от дома, где жили брат с сестрой, — …знаешь, он ведь коммунист. Потому ксендз Ромала так на него и злится. Знать его не хочет. Он-то ведь ему вроде воспитанника…
Сразу же после ужина пришел Ромек, и они с Анджеем немного поиграли. Оля старалась дать своим детям музыкальное образование. Антек так и не сделал никаких успехов и быстро отказался от занятий, не поддаваясь на уговоры матери и брата. Зато Анджей играл на рояле. Разумеется, систематически он не занимался и особого увлечения не проявлял, но с удовольствием исполнял нетрудные вещицы, играл со своим учителем, симпатичнейшим паном Миклашевским, в четыре руки, неплохо читал с листа, так что мог аккомпанировать Ромеку, исполнявшему простенькие пьески. Особенно любимой вещью Ройской и тети Михаси было сентиментальное произведение Francis Thom'e под названием «Simple Aveu». Эта миленькая, легко запоминающаяся и непритязательная мелодия, нечто вроде мендельсоновских «Песен без слов», стала для Анджея словно символом лета и каникул. Каждый год она должна была звучать в гостиной деревенской усадьбы. И потом эта вечно напеваемая здесь мелодия как-то заполняла и зеленый парк, и двор, полный движения и суеты, и весь деревянный дом с его двумя башенками.