Хвала и слава. Том 2
Шрифт:
Анджей поерзал на своем креслице, стоящем возле бабкиной постели.
— Что вы, тетя, хотите этим сказать?
Тетя Михася досадливо поморщилась.
— А то, что твоя мать не очень ценит отца.
— Ну что вы говорите, тетя, ведь она же его жена. Двадцать лет женаты.
— Да, но твоя мать никогда не любила его.
— Это вам так кажется, — засмеялся Анджей. — Откуда вы можете знать?
— Ах, дитя мое, ведь она была обручена со Спыхалой.
— Со Спыхалой? Это с тем, из министерства иностранных дел? Что вы говорите?
— Не так уж забавно.
— Очень забавно. И у меня мог бы быть другой отец!..
На этом разговор кончился. Анджей поцеловал бабушку в лоб и пошел к себе. Разложил учебники и начал кое-что просматривать. Дождь не унимался, хотя Анджей то и дело поглядывал на низкие тучи, ползущие над самыми верхушками кленов и белых тополей. Там, на дворе, было все то же самое, и он вновь возвращался к математике. Ему нравились математические дисциплины. Поступать он собирался в политехнический, конкурс на архитектурный факультет был большой. Потом Анджей прикрепил к чертежной доске ватман. Вот чего он боялся, так это экзамена по рисованию, тут он был полнейшим самоучкой и даже не знал, как приняться за дело.
К полднику приехал ксендз Ромала. Он очень постарел, но, как обычно, рассказывал о последних свадьбах, оглашениях и крестинах. Вот на днях двое захотели оглашение сделать, органист было принял и записал, но ведь он-то, ксендз, их знает, ему-то ведомо, что они в дальнем родстве. Так легко со свадьбой не получится. Уж он-то в деревне всех наперечет, как своих детей, знает. Всех по имени и фамилии помнит.
— Ну а ты как? — обратился он к Анджею. — Придешь к мессе прислуживать?
— Большой я уже, — непринужденно засмеялся Анджей. Ксендз Ромала ему всегда нравился.
— Почему это большой? И постарше тебя прислуживают. А министрантуру еще помнишь?
— Помнить-то помню, только вот звонить так и не научился.
— Как же так? Ты же отменно звонил.
— Это не я, это Антек. А я никогда не умел, — засмеялся Анджей.
— Ну научишься.
— Простите, ваше преподобие, а что сталось со Стефаном? — спросил вдруг Анджей.
— В Седлеце он сейчас, у пана Валерия, — быстро проговорил ксендз, внезапно замолчал и кинул беглый взгляд на Ройскую, которая возилась со своим кольцом для салфетки.
— Разогнулось, надо будет отдать в кузню. Там щипцами выправят.
— А как там Алюня? — снова спросил Анджей.
Ксендз сделал вид, что не слышал вопроса.
— Живет с сестрой здесь, в деревне, — сказала Ройская. — Можешь его навестить.
Ксендз удивленно посмотрел на Ройскую. Потом взглянул на конец стола, где сидела Зюня с панной Вандой, и спросил:
— Вот это и есть дочка пана Валерия? Как на отца похожа…
Зюня не была похожа на отца. Анджей уже знал, что ксендз Ромала каждый раз задает один и тот же вопрос, желая тем самым подчеркнуть, что он не крестил этого ребенка. Дело в том, что Валерек окрестил дочку в Седлеце у православного попа. И брак с Климой у них был
Полдник окончился быстро. Выйдя на крыльцо, Анджей, к своему великому изумлению, увидел в конце садовой аллеи зеленую полосу неба. Дождь прекратился, и завеса туч быстро сползала к горизонту. Длинная ровная черта отделяла теперь скопление туч от чистого неба. Вскоре половина неба стала серой, половина — зеленой. В парке слышался только шелест скатывающихся с листка на листок капель.
Анджей собрался пойти на двор, но в эту минуту почувствовал в своей руке крохотную ручонку Зюни.
— Пойдем, — сказала она, — я покажу тебе моих детей.
В вестибюле небольшая доска отгораживала угол.
За этой загородкой стояла воткнутая в горшочек еловая ветка, а вокруг горшочка сидели в кружок, подняв руки, куклы.
— Это у них сейчас елка, — пояснила Зюня.
Анджей указал на первую с края куклу.
— Как ее зовут?
Зюня смутилась, не зная, что сказать.
— Как же это ты не знаешь, как зовут твою куклу?
Зюня что-то зашептала. Он пригнулся к ее губам.
— Это не кукла, это человек. И это моя дочка.
— Ну и как же твою дочку зовут?
— Геня, — шепнула Зюня.
Куклы назывались: Геня, Стася, Имогена и Боб. Боб был негритенок.
Анджей присел возле кукол и развел им руки. Теперь они как будто держались за руки, образуя круг.
— Это они вокруг елки поют.
Зюня пришла в восторг.
— Вокруг елки поют, — повторила она и затянула своим тонким, как паутинка, голоском какую-то рождественскую песенку.
Анджей собрался уходить.
— Не уходи, не уходи, — взмолилась Зюня.
— Мне надо идти во двор.
По дороге он пытался понять, почему разговаривал с маленькой Зюней так басовито.
«Видимо, хотел выглядеть совсем взрослым. Ведь еще недавно я играл Геленкиными куклами и тетя Конюкова привозила мне всяких китайчат и негритят. А тут даже испугался, что меня увидят с Зюниными куклами».
И он улыбнулся.
«Ты хочешь быть совсем взрослым, дорогой мой Анджей», — произнес он про себя, но так и не прочувствовал полностью эти слова.
Идя по двору, он увидел выходящих из амбара девушек. Каси среди них, кажется, не было; он не был в этом уверен, но решил не оглядываться. И так старался удержаться от этого, что вошел в сени к Козловским с занемевшей шеей. Еще издалека он услышал скрипку Ромека.
Анджей и сам не знал, почему сюда забрел. Ведь он же уговорился с Ромеком, что тот придет к нему вечером поиграть. И все же как-то невольно направился во двор. Остановившись на крыльце дома Козловских, он оглянулся. Парк стоял вымытый, зеленый и как будто озаренный собственным светом. Над деревьями вздымалось мокрое, салатного цвета небо, словно туго натянутый шелк. А ближе — уползающая туча, бледно-лиловая, холодная. Все было мокрое, холодное и сверкающее. И все предсказывало устойчивую хорошую погоду.