Хвала и слава. Том 2
Шрифт:
Под конец пребывания Анджея в Пустых Лонках погода совсем испортилась. Было очень ветрено, холодно и вместе с тем сухо.
— Это нарочно такое ненастье, чтобы тебе не жалко было уезжать, — сказала ему как-то за завтраком тетя Эвелина.
— Какое бы ненастье ни было, все равно будет жалко, — ответил Анджей.
И тут же почувствовал, что с той поры, как он узнал, что с его приездами в Пустые Лонки связывают какие-то материальные расчеты и что кто-то может подумать, будто он караулит эти Пустые Лонки и видит в них вовсе не место для отдыха
«Какая гнусь этот Валерек, и тут сумел мне все испортить», — произнес он про себя.
Дни шли за днями, то погожие, то дождливые. Губерт, уехавший в Роточню, откуда он должен был дня на два «заглянуть» в Пустые Лонки, прислал полную восклицаний открытку, из которой явствовало, что он с отцом, чем-то там заболевшим, едет во Францию. За этими звучными фразами таились три недели чертовской скуки в Виши, немного скрашенной трехдневным пребыванием в Париже. Но Анджей об этом не знал и немножко завидовал Губерту. Но только совсем немножко. В этом году Пустые Лонки доставили ему так много радости.
Последняя неделя прошла в самых обыденных занятиях. Он присматривал за молотьбой, стоя на ветру, ослеплявшем пылью и уносящем целые охапки соломы. Кася последнее время работать не выходила. По вечерам он пил холодное молоко, наслаждаясь запахом черного хлеба с маслом. Этот запах черного хлеба с раннего детства был у него связан с представлением о доме в Пустых Лонках. Только в этом году и дом, и парк, и все остальное показались ему совсем другими, как будто слегка окрашенными новым запахом — запахом тела.
Несмотря на холодную погоду, они с Ромеком ездили к пруду за лесом. В поездках этих была своя прелесть, хотя бы потому, что они выбирались из парка и леса в широкие и ровные поля. По пронзительно синему августовскому небу быстро неслись белые рваные облака, принимающие самые разнообразные формы. Линейку они ставили у самого пруда, ленивая водовозная кляча даже не двигалась, только мерно помахивала мордой, отгоняя мух и слепней, которых ветер ничуть не пугал.
Купались нагишом. Ромек заплывал на самую середину пруда, и его светлая голова торчала среди листьев кувшинки, точно большая золотая лилия. Анджей тоже хорошо плавал, раз даже решил вплавь обогнуть весь пруд. Пруд был мелкий, и разогнаться в нем было трудно, но вода по сравнению с холодным воздухом казалась теплой.
— Как парное молоко! — кричал Ромек.
Анджею она совсем не казалась парным молоком, но в воде было все-таки лучше, чем на берегу, где холодный ветер хлестал по его загорелому телу и оно синело, покрываясь гусиной кожей.
Ромек был превосходным пловцом. Его гибкое, щучье тело то выныривало, то снова погружалось в воду. В несколько бросков он догнал Анджея и попытался схватить его за ногу. Анджей со смехом вырвался. Неожиданно Ромек обхватил его. Анджей, обороняясь, тоже схватился с ним, и так они барахтались,
И тут Анджей почувствовал какое-то стеснение. Быстро натягивая шорты, он старался не глядеть на Ромека. Ромек стоял, раздвинув ноги, подставив все свое великолепное тело резким порывам ветра.
— Одевайся, замерзнешь, — предостерег его Андщей.
Но Ромек вдруг повернулся к Анджею и, подойдя к нему вплотную, спросил:
— Ну а как у тебя насчет баб?
Анджей пожал плечами.
— Не знаю, о чем это ты.
— У вас же там в Варшаве только пальцем помани. А уж ты-то мог бы им угодить.
Анджей побагровел, старательно выворачивая рукава рубашки, но тем не менее постарался оказаться на высоте затронутой темы.
— Это тебе только кажется. Не так-то уж и легко.
— А тут, думаешь, легко? — Ромек все еще не одевался, хотя и дрожал всем телом, а только старательно прикрывался обеими руками. — Девок здесь хоть завались, но ведь у каждой есть свой парень.
Анджей знал, кого имеет в виду Ромек, но промолчал.
— И опять же каждый тут знает, где, кто и как. Ничего не скроешь. Так только, иногда кого-нибудь подловишь.
Анджей наконец-то натянул рубашку.
— Или тебя кто-нибудь подловит. Не строй-ка ты из себя героя, — сказал он спокойно.
— Да, в деревне это не так легко. Сразу же крик поднимут. Да и отец вечно предостерегает, чтобы потом жениться не пришлось. И еще нагайкой вечно грозит… Какая это жизнь!..
Анджей вдруг задумался. Вопрос этот впервые пришел ему в голову.
— А чем ты собственно занимаешься?
— Я? Практикуюсь при отце… — без запинки ответил Ромек.
— Баклуши, значит, бьешь…
Ромек вскипел.
— А ты не строй из себя великого ученого. Отец уже старый, сам зимой бездельничает. Ты и не представляешь, как он тогда на мне ездит. Летом малость посвободнее, вот я и рыскаю. Зимой раз в неделю езжу в Седлец к учителю. А на будущий год поеду в консерваторию, в Варшаву. Там у меня тетка, в Варшаве. Не моя, а отца тетка, так что жить есть где.
— Приходи сегодня, поиграем, — сказал Анджей, поворачиваясь к Ромеку спиной.
Ромек тоже начал одеваться. Потом они вывели из кустов лошадь, которая все же забрела туда. Анджей сидел на козлах, Ромек — за его спиной, на линейке, обнимая его, чтобы не свалиться. Застоявшаяся водовозная кляча довольно резво пустилась к конюшне.
— Ты эту самую Касю мог бы иметь, — сказал вдруг Ромек, еще крепче обнимая Анджея.
— Да отстань ты со своими бабами, — сказал Анджей, наклоняя голову от резкого ветра, который дул ему прямо в лицо.
— Тоже мне святой, — засмеялся Ромек.
— И вовсе не святой, только не могу я сделать такую подлость Алюне.
— А он-то откуда узнает? Бабы, — они это так умеют провернуть…
— Да не тискай ты меня, а то прямо дышать нечем! — закричал Анджей, отпихивая локтем Ромека.