Хвала любви (сборник)
Шрифт:
– Чего смотришь? Бак у тебя течет. Тащи инструмент!
Бачок в туалете и в самом деле давно протекал; и не то что бы расколот был, нет, а вот протекал – и все тут.
Пришлось Гурию слушаться – принес инструмент Сереже. Тот быстро открыл крышку.
– Смотри, – и показал пальцем, – вот здесь, видишь, поплавок слишком высоко всплывает? Берем вот эту штуку и… – Сережа захватил плоскогубцами толстый металлический стержень, изогнул его в нужную сторону и опустил резиновую грушу на воду: уровень воды
Проверил несколько раз – с поплавком действительно все в порядке, а вода все равно потихоньку-помаленьку сочится в унитаз.
– Ага, ясно, – немного подумав, хмыкнул Сережа. Закрутил вентиль, слил воду из бачка, протянул руку к Гурию: – Отвертку!
Гурий послушно подал отвертку.
Минут десять возился Сережа с не очень-то и хитрым устройством, а вспотел изрядно. Закавыка оказалось в том, что нижний поршень порядком истрепался, резина потрескалась, и именно через эти мелкие трещинки пробивалась вода. Опять ножницами Сережа вырезал из подошвы упругое резиновое кольцо и наставил его на поршень, будто насадку сделал.
– Вообще-то поршень менять надо, – объяснял Сережа с придыханием, ловко работая где отверткой, а где плоскогубцами. – Но первое время и такой послужит.
Пока мужчины занимались ремонтом, Ульяна с Верунькой потихоньку секретничали. Выбор Веруньки Ульяна одобрила, но строго наказала:
– Смотри, только в главном ему не уступай!
– В чем это, в главном? – не понимала Верунька.
– Ну ты что, дурочка совсем? – улыбалась недоверчиво Ульяна. – Совсем не понимаешь?
– Нет, – мотала головой Верунька.
– Ну, как тебе объяснить… Одним словом, с парнем все можно, только в постель с ним не ложись. Поняла?
– Да ты что, Ульяна?! Да Сережа… он такой хороший… добрый… что ты! Он меня не обижает.
– Честно?
– Честно.
– Смотри какой, – усмехнулась Ульяна. – А все равно будь осторожна. Уж больно он мастер на все руки. Не по годам умелый и серьезный. Да, видать, и опытный.
– Что ты хочешь сказать этим?
– А то и хочу, что ты – зеленая, а он калач тертый.
– Тс-с… – Верунька приложила палец к губам: на кухню возвращались мужчины.
– Ну, теперь бачок в полном ажуре! – произнес Сережа, довольно потирая руки.
– Вот спасибо, – еще раз поблагодарила Ульяна. – Значит, на будущее договорились: если что понадобится – приглашаем Сережу, так?
– Точно, – подтвердил Сережа.
В дальнейшем разговоре ничего особенного не было, да и просидели гости недолго: еще минут десять-пятнадцать. А там и засобирались домой, в общежитие. Правда, один раз, из вежливости, Верунька поинтересовалась у Гурия (он сидел за столом неулыбчивый, серьезный, сосредоточенный на чем-то своем, будто отрешенный от всего мира):
– Трудно
– Опять ты за своего «дядю»? – укорила ее Ульяна.
– Художником? – задумался Гурий. – Я не художник. Далеко мне до художника, ребята.
– Как же? – не поняла Верунька. – Вон у вас сколько нарисовано…
– И, правда, старик, брось скромничать, – обронил Сережа. – Художник – значит художник. Скажи лучше: много заколачиваешь?
– Не в этом дело, – вздохнул Гурий. – Не в деньгах дело. Жить надо по-человечески. Вот что главное. А мы не живем. Не умеем жить по-настоящему. Все только готовимся; а потом глядь – и нет нас.
– Философствуешь много, старик. Базар разводишь. Смотри на жизнь проще, – подсказал Сережа. – Смотри в корень!
– Вот-вот, – согласился Гурий.
Но весь этот диалог прошел незамеченным; Ульяна только немного поморщилась: терпеть не могла, когда заходили разговоры на отвлеченные темы. Тут у Гурия не заржавеет: красивые и умные словечки он говорить мастак. А вот кран починить, унитаз отремонтировать – тут художников сразу нет, тут нужны люди мастеровые, не болтуны. Вроде Сережи.
Кстати, когда гости ушли, Ульяна так и сказала Гурию:
– Вот они, мужики настоящие! Один раз пришел – и сразу все починил. А ты? Годами исправить ничего не можешь.
– Да, да, – согласившись с женой, невнятно пробормотал Гурий. – Это ты верно говоришь, верно… – и, как тень, исчез в своей комнате: так ему вдруг захотелось набросать на бумаге лицо Сережи, кудрявую его голову, улыбку. И уверенность жестов, и жесткость характера. И как-то совсем не вязалась рядом с ним Верунька Салтыкова. Или он ошибался, Гурий?
В феврале, накануне праздника, Сережа с Гурием нос в нос столкнулись в винном магазине на улице Георгия Георгиу-Дежа.
– О, старик! Здорово! С наступающим тебя! – Сережа, не жалея молодецкой силы, крепко пожал Гурию руку.
– Взаимно, – улыбнулся Гурий.
– Слушай, ну как там, не текут мои краны?
– Не текут.
– То-то. А ты чего такой кислый? Вина – полная охапка, а вид – как на похоронах.
– Да так… – Гурий не стал объяснять, что в очередной раз поссорился с Ульяной, хлопнул дверью и ушел куда глаза глядят.
– Слушай-ка, – загорелся Сережа, – поехали к нам в общагу, а? Развеешься немного, а то закис небось на домашних харчах. Поехали, а?
– Да вроде никто не приглашал…
– Я приглашаю! – Сережа ударил себя в грудь. – И потом, слушай: художник должен знать народную жизнь.
– А она у вас там народная? – улыбнулся Гурий.
– А как же! Набили дураков в общежитие, как селедок в бочку, – живи, шантрапа! Строй светлое будущее!
– Ядовито сказано, – прокомментировал Гурий.