Хьюстон, у нас проблема
Шрифт:
На свете вообще существует только два вида ядовитых птиц. И это один из них. Оба, и двуцветный пихоту, и ифрита ковальди, живут в Папуа – Новой Гвинее. О смертельной опасности они предупреждают при помощи своего яркого, блестящего оперения. Яд у них находится во всем теле, а самая большая его концентрация – в коже и перьях. И от этого яда не существует противоядия, это тот же яд, которым начинен японский деликатес – рыба фугу. Этот яд очень быстро распространяется в организме и приводит к практически мгновенному
Алина была птицей-убийцей. Только вот они предупреждают о своей опасности с помощью яркого оперения, а Алина не предупреждала никак.
Неизвестно, откуда у птиц взялся этот яд. Анализ ДНК свидетельствует, что двуцветный питоху и ифрита ковальди – родственники. Но теперь мне кажется, что они родственники и с Алиной.
Алина – это прошлое.
Keep your friends close, but your enemies closer.
Держи друзей близко, а врагов еще ближе.
Но меня это уже не касалось.
Я чувствовал нечеловеческую усталость.
Как я мог не видеть, что происходит?
Это просто невозможно. Ведь я всегда обращаю внимание на детали, вижу картину целиком, могу распознать, где мусор… всегда чувствую, какая деталь важна, а какая только отвлекает внимание от главного. Я всегда знаю, что на самом деле важно.
Алина?
Она была последней, кого я мог заподозрить в чем-то подобном.
Но в чем-то она, к сожалению, была права.
Какая же это любовь, если четыре года можно уничтожить одним-единственным телефонным звонком?
Что же это за отношения, если их может разрушить кто-то третий?
Неземная красота
«Липа» закончилась.
Я взял пульт и выключил телевизор.
Инга лежала в уголке дивана, держа на животе свернувшегося калачиком Геракла. Он спал. Она время от времени его поглаживала, и по его маленькому тельцу пробегала дрожь удовольствия.
– Это грустно, – сказала она.
Я кивнул. Потому что это действительно было грустно.
– Хороший фильм. Ты не показываешь свою другую сторону.
– Свою другую сторону?
– Свою другую сторону. Понимаешь? Так же, как Алина.
– Избавь меня от подобных сравнений. Нет ничего страшнее отвергнутой женщины…
– Вот именно в этом она и похожа на тебя. Видишь, к чему все это приносит.
– Приводит. Привело. Ло. Прошедшее время.
– Ло. Ло. А теперь что?
– Через две недели начинаем снимать. Завтра я еду размечать место. Инга, я каждый день бываю у матери, я должен все организовать, за всем следить, она скоро выходит из больницы, мы заканчиваем раскадровку, у меня действительно просто куча дел.
Я должен быть хорош. Очень хорош.
Это мой последний шанс.
– Это твой шанс на все! – она стукнула мне пальцем
Нужно паршивца отвезти матушке. Я упаковал миски, еду, Геракл повсюду ходил за мной, не отступая ни на шаг.
– Ты возвращаешься домой, – сказал я и внимательно посмотрел на этот комок шерсти, вырванный из лап смерти.
Он был симпатичный.
Он поднял голову и взглянул на меня.
– Давай, – я стукнул себя по колену.
Он стартовал, как «Мессершмитт».
Я научил его отталкиваться от колен и приземляться на грудь, только надо колени сгибать. Матушка удивится. А он очень толковый пес – если в подходящей компании.
Я включил Морриконе.
Книги я расставил и даже окна помыл, в последний раз перед этим их мыла Марта. И в доме сразу стало как-то светлее – непонятно почему.
Я засунул пса в сумку, он не протестовал.
И тут же услышал стук снизу. И постучал в ответ.
Ничего не изменилось.
Вчера Кошмарина наконец позволила нам, то есть мне и Збышеку, сделать у нее в кухне ремонт. И стояла над нами, а точнее – под нами, потому что мы же на стремянке корячились, все три часа. И командовала – вправо, влево, ниже, выше… Не туда, а тут еще раз надо пройтись, видно шов… и не мусорите, а то ведь потом не уберешь за вами… и при этом еще готовила что-то, потому что «голодными вы от меня не уйдете!». И мы съели все подчистую – потому что противиться ей было бессмысленно.
Но мы и шкафчики поснимали, потому что раз уж мы потолок сделали – обидно было стены оставлять в прежнем состоянии. Она пыталась протестовать, мол, это совершенно необязательно и даже невозможно, но мы ее утихомирили, и она отправилась в другую комнату и включила там телевизор.
И действительно было слышно, как Геракл там цокает по паркету. Я постучал сам себе, чтобы не нарушать традиции. Она прибежала из комнаты и застала меня со щеткой в руке. Я почувствовал себя глупо, стоял с этой щеткой, как идиот.
– Вообще-то не так уж оно и мешает, – произнесла она.
– А я привык, – улыбнулся я. И она тоже улыбнулась.
Кошмарина – улыбнулась!
Конец света!
Раз пятнадцать она спросила, как она может нас отблагодарить.
Да очень просто.
Не обливать меня вонючей водой.
Не кричать.
Не грозить пальцем.
Масса способов есть.
И вот теперь, перед уходом к матушке, я ей вежливо постучал.
По крайней мере, я точно знаю, что если у меня случится инфаркт – то кто-нибудь это заметит.
Аня вернулась из лагеря загорелая и, честное слово, на целую голову выше, чем уезжала. Хотя это и невозможно. Она бросилась мне на шею, они как раз выходили из лифта – мне аж неловко стало.