Хьюстон, у нас проблема
Шрифт:
Фильм начинается хорошо, это должно цеплять: Она выскакивает из машины, и мы не знаем, падает ли Она с моста, в кадре Ее нет, машина несется на Него, Он вспрыгивает на ограждение и не удерживает равновесия, летит вниз, в воду, с довольно большой высоты.
Снимать нужно с крана, чтобы в перспективе было видно небо, камера поднимается вверх, выезжает за край моста, нужно держать его в кадре, сделать хороший передний план того, что под мостом, полететь вслед за героем или еще
А потом смонтируют мост, добавят вентилятор, чтобы дуло, актер изобразит страх в глазах, но это уже работа для компьютерщиков.
А на мосту нужно снимать с трех камер, с трех углов, и еще из-под воды. Это довольно сложно, но потом добавим анимацию, в 3D, посмотрим, как это будет выглядеть.
Возьмем каскадера, пусть он прыгнет на пробу, а там уже все дело техники.
Я предложил осветителям, с которыми работал вместе на «Расставании», работать со мной. Они классные, мы друг друга понимаем с полуслова. Быть снова в деле – адреналин у меня зашкаливает при одной мысли об этом.
Что еще нужно? Резкость, хорошая экспозиция, уверенность, что герой попадает в кадр, одна камера должна быть на кране, две на штативах, одна под водой… вот так будет хорошо.
В четверг я иду к матери, причем с Ингой, которая уперлась, что пойдет со мной, потому что она женщина, а там, наверно, надо будет чем-то помочь, а я ведь мужчина и ничего в этом не понимаю.
Ну конечно, не понимаю. Ведь это всего-навсего моя мать. Она уже вернулась в свою палату номер пять, там лежат две новые соседки и ее старая знакомая, пани Веся. Не знаю, что с ней, потому что не видно, чтобы она домой собиралась вообще.
– Ты все время живешь в какой-то иллюзии, – говорила мне по дороге Инга, – а настоящая жизнь проходит мимо тебя, она идет в одну сторону, а не в обе. Поговори с мамой, обязательно поговори!
Вот не может она понять, что сейчас это больная женщина, которой совсем не до выяснения отношений.
– Мама? – я просовываю голову в дверь палаты.
Матушка улыбается при виде Инги.
– О, как я рада тебя видеть, дорогая!
– И я тоже, добрый день, – вежливо отвечает Инга, словно ученица.
– Садитесь, садитесь, как же я рада, что вы вместе!
Я не комментирую, потому что нечего тут комментировать.
А вот Инга зато заявляет:
– Я лесбиянка. Но я люблю Иеремиаша.
– Как это лес… – у матери в зобу дыханье сперло, она поворачивается к соседкам, чтобы проверить, слышали ли они.
Они притворяются, что не слышали.
Матушка переходит на шепот:
– А родители знают?
– Они с этим смирились.
Инга меня толкает локтем. Терпеть не могу, когда меня толкают локтем.
– Oh shit, – спохватывается она. – Иеремиаш, дай мне ключи, я сумку в машине оставила, а там у меня подушка,
Матушка смотрит на нее неуверенно, я даю ключи, Инга выходит. Вот ведь зараза, я же знаю, что она специально сумку оставила.
Я спрошу – что мне мешает спросить?
– Мама, а почему ты мне не рассказывала о Зигмунте?
– Я так рада, что ты воспринял это хорошо.
– А тебе не кажется, что я все-таки должен был узнать это от тебя?
– Милый, ну что у тебя, глаз нет? Ведь мы уже много лет встречаемся. Ты видел его у меня неоднократно, на всех праздниках. Я просила, чтобы ты звонил, прежде чем приехать, потому что у меня есть своя жизнь… Не могу же я все время находиться в твоем распоряжении.
Я ей, конечно, в этом не признаюсь, но меня это немножко раздражает.
– Я была уверена, что ты знаешь, что по крайней мере догадываешься… Ты же знаешь, я никогда не выставляла это напоказ, чтобы не задеть твои чувства. Но не притворяйся, что ты не знал.
– Мама, я действительно даже не догадывался! – кричать шепотом довольно трудно, но у меня получается.
– Ты меня всю жизнь воспринимаешь исключительно как свою мать. А я ведь кроме того еще и профессионал, женщина, подруга своих друзей, ну что ты думал – что весь мир крутится только вокруг тебя?
Нет, я так не думал. Никогда я так не думал. К сожалению.
– У меня тоже есть право на жизнь, – она вдруг начинает злиться, а ее слова, которые она говорит, лежа на больничной койке с забинтованной грудью, звучат как-то двусмысленно.
Я не готов к такому повороту. Что это значит – что я испортил ей всю жизнь?! Или наоборот?
– Мама, но ведь ты сама говорила мне приходить в любое время, звала по воскресеньям на обед, я тебе это чертово белье таскал…
Она перебивает меня на полуслове:
– …Чтобы мне приятное сделать? Я же видела, в каком ты был состоянии после расставания с Мартой! Это был мой долг. А пока вы были вместе – я не вмешивалась.
Очень странно так разговаривать с матерью, которая лежит рядом с тобой, беспомощная и слабая, но голос которой звучит сильно и решительно.
– Ты всегда вмешивалась. Марта тоже была плохая. Как и все остальные девушки, которых ты знала.
– Милый, я всегда была на твоей стороне, ты знаешь. Когда вы расстались – мне надо было тебя поддерживать. Не могла же я тебе сказать, что ты идиот и неудачник, раз не смог удержать рядом с собой такую женщину? Ты говорил, что она исчадие ада, – я поддакивала. Должен же был кто-то быть на твоей стороне.
Я что, сплю?
Мать смотрит на меня со своей койки с явной улыбкой. Клянусь, меня это задевает. И мне сейчас как-то совсем не до смеха.