Хьюстон, у нас проблема
Шрифт:
О, какая прелесть.
Потому что я ведь тоже, тоже создатель «Липы».
– И там ты сможешь всю эту ситуацию разъяснить.
Я чувствовал облегчение. Марта могла бы мной гордиться. Я ни словом не возразил и даже не наблевал под стол. Я был исключительно, исключительно сдержанным. И весь мой завтрак остался у меня внутри.
– Конечно, ты можешь искать и другие ходы, но предупреждаю тебя – тебе это даром не пройдет. После этого инцидента найти работу тебе будет очень трудно, не побоюсь этого слова – невозможно. А если ты вдруг вздумаешь судиться, то сразу предупреждаю: на этом
И это мой эпигастрий выдержал, вот ведь удивительно.
– «Два дня в Берлине» ждут. Программа «Кредка и Вузетка» – завтра. Живой эфир. На принятие решения у тебя время до шестнадцати часов. И я надеюсь, что мы поняли друг друга, – он встал передо мной.
Это означало конец аудиенции.
Встал и я.
Протянул руку.
– Такие люди, как ты, нам очень нужны, – заявил он и, похлопав меня по правому плечу (вот оно, свершилось!), проводил до двери.
– Спасибо, – произнес я около двери. – Завтра, значит, в шестнадцать.
«Кредка и Вузетка», значит. Или «Баядера и Фанера». Я покаюсь – и передо мной светлое будущее. Я буду ушлепком – но зато с карьерой.
Черт, черт… я помню каждое слово, каждый жест. А ведь прошло уже два года.
Друзья
– На, – Маврикий подал мне колбаску, она приняла весьма аппетитный вид, пока я витал мыслями очень далеко отсюда.
– Алина, если бы могла, обязательно взяла бы меня на работу. И мне не надо было бы ее об этом просить, – сказал я. – А я не раскаялся. «Липа» была моя.
– Это всем известно, – Маврикий наклонился и передал мне горчицу.
Соловьи заливались – так было приятно слушать!
У каждой соловьиной семьи своя мелодия, это просто необыкновенно, что птенчики перенимают эту мелодию у отца.
Соловьиха покидает гнездо, когда соловей перестает петь. А соловей иногда перестает петь и в результате несчастного случая, например, если его кто-нибудь сожрет. Или, гораздо реже, если заболел. Но соловьиха слышит тишину и сразу фьюить… полетела искать следующего певца.
Его песня держит ее в семье. Он не делает ничего больше – только поет. Но пока он поет – она не жалуется. Его песня держит ее в этой жизни, ей просто необходимо его слышать, чтобы заниматься гнездом.
И она его слушает – и занимается. Дом чистый, дети накормлены… А когда соловей перестает петь – она бросает детей умирать. Без его песенки она просто теряет ко всему интерес.
Марта говорила, что он поет о том, как сильно он ее любит. И пока она знает, что ее любят, она живет для него. А когда он замолкает – она впадает в депрессию. Марта считала, что птицы такие же романтики, как люди, а на самом деле он своим пением просто обозначает свое присутствие рядом. То есть его песня – это ее безопасность, и не более того.
Сначала я оказался у разбитого корыта, если говорить о «Липе», я был погорельцем, и за спиной у меня никого не было.
Ведь если ты получил хороший пас и остаешься с вратарем один на один – только от тебя зависит, забьешь ли ты гол. И от вратаря.
Толстый тогда мне сказал: «Норрис, остановись, это закрытое сообщество, вонь пойдет
А Маврикий добавил, что если какой-нибудь онколог с какой-нибудь долбаной кафедры онкологии напишет гениальную долбаную статью, то ее вместе с ним, а может, и без него обязательно подпишет какой-нибудь долбаный руководитель кафедры, куратор, профессор Пупкинский, директор Икс, доцент Игрек, потому что такова жизнь. И что либо я это принимаю как факт – как все в этой долбаной стране, либо могу отправляться в Бескиды, жрать там лопухи и притворяться, что это спаржа.
И только Марта сказала, что это прекрасно – что я сражаюсь за себя, хотя способы оставляют желать лучшего, и что я правильно делаю, не соглашаясь на это свинство.
Тогда разгорелась нешуточная дискуссия. Мы встретились у нас в субботу, они пришли без приглашения, и мы сидели до самой ночи и разговаривали.
О том, что они кормятся за счет нашей энергии, эти все, что у них уже есть всё – титулы, имена, награды, все дороги им открыты, а они всё равно нам завидуют. Потому что, несмотря на всю свою крутость, они уже давно без яиц. А мы от них зависим, потому что тонем в каких-то мусорных договорах и проектах, три месяца там, три месяца здесь, и следим за курсом швейцарского франка, потому что понабрали кредитов и не можем из этого выбраться и постепенно становимся такими же, как они. И только тогда становимся для них равными партнерами, потому что у нас уже тоже нет яиц, мы уже не представляем для них угрозы. Они понимают, что у нас еще мог бы быть шанс – но мы сами себя его лишаем. Двадцатилетние еще могут бунтовать, а мы – уже нет.
Но я, несмотря на кредит, взятый, кстати, во франках, к сожалению, не дался.
Марта крикнула:
– Подождите, подождите, вы на что его уговариваете?!! Чтобы он за эти франки продался?!! Компромисс – это хорошо, но есть же пределы!
– Какие пределы? Пределы глупости?!
– Да что ты говоришь такое, хочешь, чтобы он без яиц остался?
– Нет, я как раз хочу, чтобы у него яйца остались, нельзя себя кастрировать ради того, чтобы снимать кино! Он сможет о себе позаботиться, он справится!
– Да даже какой-нибудь квантовый физик и тот под своей статьей будет иметь подписи соавторов, которые эту статью в глаза не видели, мы же об этом говорим!
– Да в жопу вашего квантового физика, мы о Норрисе говорим!
– Ты не знаешь жизни!
– Одной задницей на двух стульях не усидеть! Нельзя все время ссучиваться!
Все себя неожиданно почувствовали Иеремиашем.
Кроме Марты.
– Это должно быть только твое решение, Иеремиаш, только твое – потому что это твоя жизнь. И независимо от того, какое решение ты примешь, ты справишься и сможешь позаботиться о себе. Сам. А я – я буду с тобой.
И я тогда принял парочку решений.
Что нет, никогда. Ну, вернее, пока он не извинится и не вернет мне «Липу».
Что я подожду.
А он не извинился.
Я умею много других вещей, с голоду не умираю, кредит выплачиваю.
Разговоры об этом терпеть не могу, потому что зачем мне сочувствие, допытывания, вопросы лишние – все, кому надо, и так знают, как это было.
Ну и что с того, что я езжу по домам и настраиваю людям оборудование? У меня от этого что, корона с головы упадет? Подумаешь, проблема. Придет еще мое время.