I'm a slave for you
Шрифт:
Жестокость превратила всех грязнокровок в озлобленных, загнанных в угол зверей, готовых броситься в атаку, стоит лишь протянуть руку… Той прежней Британии никогда больше не будет… На смену деспотичному режиму Темного Лорда придет режим Теодора и все останется так, как было прежде, местами поменяются лишь грязнокровки и чистокровные волшебники. Да, наверное, их не будут продавать, точно скот, но и права их значительно сократятся. Сможет ли Драко жить как раньше, попивая вино, сидя в уютном креслице напротив камина? Нет.
– Тебе, что, правда его жалко? – спросил Теодор, не выдержав давящей со всех сторон тишины.
Гермиона аккуратно подняла
– Я просто боюсь трупов, – соврала Гермиона, не отводя взгляда.
Нотт горько ухмыльнулся, увидев в жестах Гермионы подтверждение своей гипотезы. Она, как и многие рабыни, подхватила эту страшную болезнь: любовь к своему мучителю. Редкие «вспышки» ласки заставляют измученные души девушек тянуться к источнику сладостного забытья. Теодор до боли сжал кулаки, не отрывая колючего взгляда от гриффиндорки. Юноша заметил, что Гермиона слегка поежилась от его напора. Нотт смягчился, понимая, что Гермионе нужно помочь…
– Прости. Тебе не нужно было видеть все это, – виновато произнес слизеринец, делая вид, что сочувствует Гермионе.
Юноша напустил на себя холодно-заботливый вид. Он сдержанно улыбнулся Гермионе, протягивая руку. Как же Теодор хотел ударить ее, толкнуть, причинить ей боль, чтобы та очнулась от этого жуткого наваждения. Ну почему мир так несправедлив? Чем хуже ты относишься к женщине, тем сильнее она привязывается к тебе…
Нотт насупился, отчаянно не понимая, почему же женщины – столь странные создания – так сложны в использовании? Теодор видел любовь лишь со стороны: в фильмах и книгах о глупых барышнях, в школе, где все казалось таким ненастоящим… Мать Теодора умерла во время родов. Нотт не видел любви изнутри, в семье. В голове у слизеринца не было ни малейшего представления о том, каких отношений ждут «настоящие» женщины… Не из книг.
Холодок пробежал по спине Гермионы, когда Теодор взял ее за руку. Прикосновения его казались какими-то аккуратно-грубыми, неестественными, как цветы в венке молодой покойницы. Нотт словно желал чего-то большего, но терпеливо ждал нужного момента, довольствуясь малым. Гриффиндорка старалась смущенно улыбнуться ему, показаться довольной или счастливой, но не смогла заставить себя притворяться.
Гермиона покорно вернулась в свою комнату, что находилась так близко к апартаментам Теодора. Четыре стены, окружившие ее, казались несоразмерно маленькими, если сравнивать их со стенами в опочивальне Теодора… Нотт торопливо закрыл импровизированную дверь, в последний раз взглянув на Гермиону. Ее лицо, что еще утром было слегка загорелым, стало серебристо-бледным, точно мрамор поместья Темного Лорда.
Нотт вернулся к себе. Тело его безвольно упало в кресло и застыло, приняв более удобную позу. «Нельзя, чтобы она любила его! Нельзя! Это разрушит все мои планы!», – думал Теодор, перебирая пальцами рукава своего пиджака. Слизеринец раньше и не догадывался о привязанностях, что питает Гермиона. Если бы только можно было достать зелье, что помогает человеку разлюбить… Есть ли такое?
Холод помещения не казался Теодору таким явным, каким он был для Гермионы. Выросший в холодном подземелье Слизерина, Нотт привык
Но ведь иногда так приятно чувствовать свое превосходство над кем-то… Разве позволит Гермиона кому-то хоть на секунду представить, будто он умнее чем она? Нет. Она всегда будет кичиться своим интеллектом, что, наверное, кому-то могло бы показаться очень неплохой чертой. Нотт не привык к тому, чтобы хоть кто-то понимал его слова, понимал его самого…
«Может быть, это можно вылечить? Хоть как-то? Время лечит, но его у нас нет», – размышлял Теодор, глядя перед собой. В голове его, словно трудолюбивые пчелы, роились мысли. Стройным рядом они возникали одна за одной, неся в себе план возможного избавления от проблемы, связанной с Драко.
Юноша знал, что он слишком остро нуждается в укреплении позиций, потому не рассматривал возможность отказаться от союза с Гермионой. Ему слишком нужна поддержка тех, кто собрался здесь лишь услышав имя Великого Гарри Поттера. Теодор не знал о том, что Гермиона и сама думает о том, как бы ей решить собственные проблемы, связанные все с тем же Драко.
Пока Джеки мирно посапывала в постели, Гермиона ходила взад и вперед по узкой комнатке, надеясь, что решение будет послано ей свыше. «А что если убежать? Скрыться где-нибудь… У меня же была хижина, из которой Пожиратели выволокли все мои вещи», – думала Гермиона. Решение так и не пришло, а осознание того, что нужно делать хоть что-то, продолжало мучить и без того искалеченный разум Гермионы.
========== 42 - Иллюзии и табачный дым. ==========
Джеки неподвижно лежала на холодной твердой кровати, бездумно глядя в каменный потолок. Она уже давно не спала, но не желала подниматься с жесткого соломенного ложа. Каменные стены окружили девушку плотным кольцом, не давая спокойно дышать и мыслить. Пуффендуйка надеялась, что семнадцатый день ее рождения пройдет немного по-другому…
Раньше отец Джеки заказывал небольшой столик в скромном, но уютном ресторане, приглашал нескольких близких друзей и родственников. Скромное торжество казалось малышке приятней самых пышных на свете балов… Став немного старше, пуффендуйка просила отца устроить что-то более помпезное, но успехом ее просьбы так и не увенчались. Все то же скромное торжество в кругу близких друзей поджидало ее каждый следующий год. Джеки думала, что больше не выдержит подобного «праздника», но ошиблась. Она отдала бы все на свете, лишь бы сейчас оказаться с отцом, сидя в небольшом ресторанчике, таком знакомом и теплом….
В комнате было слишком темно и сыро. Джеки слышала лишь размеренное дыхание Гермионы, звучащее неподалеку от нее. Все остальные звуки словно не существовали вовсе, только тишина стучала в ушах, клокотала в груди. Пуффендуйка вжалась в кровать, не желая думать ни о чем на свете. Как же она устала от этих жестоких, колючих мыслей о Теодоре, о школе, об отце…
Джеки не могла заплакать. Она очень хотела, чтобы все горе, весь гнев, что так долго копился в ней – вышел слезной рекой, лужей распластался на каменном полу, растворившись в огромном мире… Но девушка не могла выдавить из себя ни единой слезинки. Боль скрутила живот, и Джеки подтянула к себе ноги, свернувшись, точно побитый котенок.