И Ангелы Молчали
Шрифт:
неизгладимый отпечаток. Любовь, деяния которой не забудутся никогда.
Подвиг такой любви был совершен и в последнюю неделю жизни Христа. Это проявление преданности, которое
никогда не забудется. Удивительная нежность, но проявленная не Самим Иисусом, а по отношению к Нему.
Христос в кругу друзей. Они сидят за столом. Гродок, в котором они находятся, — Вифания, а дом принадлежит
Симону.
Вообще-то, раньше его звали Симоном Прокаженным.
знаем, когда именно Христос исцелил его. Но мы можем представить себе, каким он был до исцеления. Опущенные плечи.
Беспалые кисти покрытых коростой рук. Гноящаяся спина, прикрытая лохмотьями. Полуистлевшая тряпка, закрывающая
лицо, сквозь прорези которой просвечивают два глаза, полные отчаяния.
Но все это — до того, как к нему прикоснулся Христос. Быть может, Симон был исцелен после Нагорной проповеди? А
может быть, он был одним из десяти прокаженных, которых очистил Иисус, — тем самым, который вернулся, чтобы
поблагодарить Его? Возможно, он был среди четырех тысяч, которым Христос помог в Вифсаиде. А может, — одним из
сотен тех, о ком авторам Евангелий просто не удалось написать.
Мы не знаем этого. Но нам известно, что Христос с учениками был на ужине в его доме.
Вроде бы ничего особенного, но для Иисуса это, должно быть, имело большое значение. Фарисеи уже обсуждают, как
убить Его. Пройдет немного времени — они и Лазаря объявят соучастником. Возможно, скоро всех Его друзей начнут
искать. Требуется немало мужества, чтобы принять у себя в доме человека, почти объявленного преступником.
Но для того, чтобы коснуться рукой ран на теле прокаженного, мужества требуется еще больше.
Симон не забыл, что сделал Христос. Он просто не мог этого забыть. Ведь вместо бесформенного куска плоти у него
теперь был палец, за который могла держаться дочурка. Там, где раньше зияли гноящиеся язвы, теперь была обычная
кожа, которой он мог ощущать прикосновение рук жены. И вместо часов изгнания и одиночества были часы радости.
Такие, как теперь: дом, полный друзей, накрытый стол.
Нет, Симон не забыл. Симон знал, что такое глядеть смерти в лицо. Он знал, что значит— не иметь дома, который ты
можешь назвать своим, и что значит, когда тебя не понимают. Он хотел, чтобы Иисус знал: если когда-нибудь Он
проголодается или Ему понадобится место, где Он мог бы приклонить голову, в Вифании есть дом, в котором Ему всегда
будут рады.
В других домах Он не найдет такого гостеприимства, как у Симона. До конца недели Ему предстоит побывать в доме
первосвященника — самом красивом в Иерусалиме. Три кладовых на заднем дворе и прекрасный вид, открывающийся
долину. Но Христос не будет любоваться этим видом. Все, что Он увидит, — это лжесвидетели, все, что Он услышит и
ощутит, — это их ложь и пощечины.
Нет, Он не найдет гостеприимства в доме у первосвященника.
До конца недели Он также побывает во дворце Ирода. Изысканные покои. Множество слуг. Возможно, фрукты и вино
на столе. Но ничего из этого Ирод не предложит Христу. Ирод захочет увидеть фокус, цирковой номер. «Ну-ка, покажи мне
какое-нибудь чудо, деревенщина», — станет шутить он, а стража будет одобрительно хихикать.
До конца недели Христос побывает в доме Пилата. Редкая возможность предстать перед сидящим в кресле
прокуратором всея Иудеи. Это большая честь. Это должно стать историческим моментом — но не станет. Напротив, о нем
постараются забыть. У Пилата будет возможность совершить величайший в мире акт милосердия — но он не сделает
этого. Сам Бог будет стоять перед ним, и Пилат не увидит Его.
Невозможно удержаться от вопроса: «А что, если бы?..» Что, если бы Пилат защитил невиновного? Что, если бы Ирод
стал просить Христа о помощи, а не о развлечениях? Что, если бы первосвященника истина интересовала так же сильно, как и его собственное положение? Что, если бы один из них отказался угождать толпе, обратился бы ко Христу и выступил
на Его стороне?
Но никто не сделал этого. Слишком высокую ступень на общественной лестнице занимали эти люди, слишком
болезненным могло оказаться падение.
А Симон решился на такой поступок. Полная надежды любовь готова ухватиться за малейшую возможность. И Симон
воспользовался этой возможностью. Он решил хорошо угостить Иисуса. Не так уж много смог он поставить на стол, но все
же — больше, чем обычно. И когда священники обвиняли Его, и когда солдаты наотмашь били Его по лицу, возможно, Он
вспоминал о сделанном Симоном — и это воспоминание придавало Ему сил.
Возможно, Он вспоминал и о том, что сделала Мария. А может быть, Он все еще ощущал запах благовонного мира.
Все-таки это был целый фунт мира — привезенного из далеких стран, густого, способного на многие дни пропитать одежду
человека своим сладковатым ароматом.
Быть может, Он вспоминал об этом случае в короткие промежутки между ударами бича? Обхватив руками столб, к
которому был прикован, ожидая следующего обжигающего удара, думал ли Он о том благовонном масле, смягчающем
кожу? Видел ли среди безучастных лиц женщин, стоящих в толпе, что собралась поглазеть на расправу, маленькое нежное