И аз воздам
Шрифт:
На ватных ногах я спустилась по лестнице и побрела по улице, сама не зная куда. Наверное, с точки зрения закона они правы, и соваться мне абсолютно не к кому. Сама все подписала, состава преступления тут нет и вернуть квартиру не в моих силах. Мне все равно никто не верит, а участковый и вообще разложил все по полочкам, что произошло тогда на даче. Лучше бы я умерла, по крайней мере все бы закончилось еще месяц назад, а труп является уважительной причиной для возбуждения уголовного дела. Представив себя в виде трупа, я поехала в Саперное, но там меня ждал новый сюрприз.
— Эй ты, шалава, — окликнул меня мужской голос и я с трудом узнала в темноте того амбала, который представился хозяином моей квартиры. — Слушай, я много говорить не люблю, но если
— Д-да, — с трудом выговорила я, потому что он двумя пальцами держал меня за горло, пережимая гортань.
— Что серная кислота делает с кожей, видела? Вот каждый раз вспоминай, когда мента видишь, тогда целая останешься и мужики от тебя шарахаться не будут. Поняла, курва? Не слышу ответа!
— П-поняла… — прошептала я, вдавившись затылком в грязную стену дома.
— А чтоб хорошо поняла, посмотри на досуге, да с собой носи, чтоб не забыла, — амбал убрал свои пальцы с горла и бросил мне под ноги белый клочок бумаги.
Его тяжелые шаги уже затихли, хлопнула дверь машины вдалеке, а я все сидела на корточках у грязной стены, боясь взять в руки то, что он бросил. То, что он приехал сюда, означало только одно — или участковый или опера сообщили ему, что я приходила в милицию. Если дело такое чистое, как они все утверждают, то почему он не поленился приехать и запугать меня? Значит, они чего-то боятся? Может быть, имеет смысл поговорить с адвокатами, а не с ментами? Есть же адвокаты, которые занимаются именно жилищными делами, ведь даже обманутые дольщики что-то сумели вытребовать себе…
Я подняла белую бумажку и перевернула ее. Это была цветная фотография и, рассматривая ее под тусклым светом лампочки над щелястой входной дверью, я понимала, что больше никогда никуда не пойду, потому что не хочу до конца своих дней ходить с такой жуткой обезображенной рожей.
Комната была небольшая, метров пятнадцать, но наверняка не ремонтировалась со времен постройки дома. Дуло из окна, из щелей в полу, от плинтусов и из-под двери. От сквозняков было не спастись ничем, поэтому обитатели этой «Вороньей слободки», как я мысленно окрестила дом, ходили вечно закутанные в байковые халаты и самые разнообразные поддевки. Через два дня я уже вовсю хлюпала носом и поняла, что если в ближайшее время не приму хоть какие-то меры, то закончу свои дни от воспаления легких. В какой-то мере меня спас макрофлекс, десяток баллонов которого я извела на проклятые щели. Леха обил мне дверь старым войлоком — некрасиво, зато из-под нее перестало дуть. Ни о каком инете, разумеется, не могло быть и речи, а для телевизора нужна была антенна и мастер, но этот вопрос я оставила до зарплаты. Решение бытовых проблем заставляло шевелиться и не впадать в апатию, хотя обстановка вокруг была настолько убога, что я почти неделю не могла прийти в себя. А когда наконец до меня дошло, что я осела в этом кошмаре насовсем, я возненавидела весь мир.
Поначалу, с самого раннего утра, поднималось глухое раздражение от всего. На кухне не было горячей воды и приходилось ставить сразу чайник, чтобы не ломило зубы от холода. В жуткий загаженный туалет я старалась вообще не заходить, и если была возможность доехать до работы, то я стоически терпела до нее, а по вечерам приучала себя не пить ничего на ночь. Но вокруг находились люди, они сопровождали меня везде — на работе, в транспорте, на улице, и от них было никуда не спрятаться. Больше всего меня стали раздражать веселые и радостные лица, а уж если они принадлежали парням или девушкам, то внутри поднималась мутная волна какой-то бешеной злобы, сдерживать которую было все труднее и труднее. Почему-то при виде любой улыбающейся девушки я вспоминала Лёшика, его неповторимую улыбку, его глаза, руки и услужливое воображение тут же рисовало мне картину, как он обнимает и целует ту самую девицу, которая мило щебечет рядом со мной в вагоне метро. От этой картины мне было настолько плохо, что
Спускаясь по эскалатору, я привычно поддерживала сумку правой рукой сзади, опираясь левой на поручень. Стоящие по правую сторону читали, смотрели по сторонам, обнимались, разговаривали, словом, вели себя так, как ведут все люди, спешащие на работу. Веселый смех двух девчонок резанул по ушам, когда я пробегала мимо них и опять внутри поднялось что-то тяжелое и темное. Одна девчонка стояла почти посередине ступеньки и я столкнулась с ней так, что она отлетела вправо, испуганно пискнув. Извиняться я не собиралась, некогда останавливаться, но мне вдруг стало необыкновенно хорошо и тяжесть внутри исчезла. Осознала я это состояние уже в самом низу лестницы и даже замедлила бег от удивления.
Это что же получается, если я толкну кого-нибудь, то мне будет от этого хорошо? Надо проверить еще раз… я прошлась по платформе, заглядывая внутрь себя. Состояние эйфории продолжалось недолго, пока я не встала у края перрона в ожидающей толпе. Обычная давка на входе, когда двери уже закрываются, вызвала знакомое раздражение и ненависть к тем, кто медленно заходил прямо передо мной…ну да, вот маячит спина в кроличьей шубке и распущенные волосы…не может, что ли, ногами перебирать побыстрее? Со всей злости я впихнула девицу в вагон, буквально впечатав ее в кого-то и тут же по спине разлилось приятное тепло. Девица впереди пыталась повернуться, но нас стиснули со всех сторон, а потом я отошла в сторону и злорадно смотрела, как она пытается угадать, кто ее так пнул. В состоянии эйфории не хотелось никого толкать и я даже блаженно прикрыла глаза в уголке у поручня. Тепло медленно перемещалось по телу и растекалось по рукам и ногам, вызывая приятную дрожь. Доехав до своей станции, я вышла из вагона и в сутолоке мне кто-то наступил сзади на пятку. Эйфория моментально сменилась на глухое раздражение, но теперь я уже знала, что делать и настраивала себя подождать. Да, надо подождать совсем чуть-чуть, пока я начну выходить…дверь надо распахнуть пошире, тогда она пойдет назад с размаху, а если еще и подтолкнуть ее… стук сзади и чей-то вскрик пролился бальзамом и внутри разлилась приятная теплота. Получилось!
У меня началась увлекательнейшая игра — как сделать так, чтобы зацепить как можно большее число людей по дороге. Это прекрасно получалось при спуске по эскалатору. А что, они сами виноваты, нечего вылезать из правого ряда или выставлять сумки и руки на середину ступенек! При столкновениях тяжелая чернота внутри уходила, а я как будто становилась легкой и воздушной и прыгала дальше вниз, намечая по пути очередную жертву. Один раз, когда я уже бодро шла, печатая шаг, по перрону, меня дернули сзади за рукав.
— Ты что это толкаешься, — полезла на меня круглолицая девица в кожанке, — места было мало тебе? В морду захотела?
Внутри моментально поднялось черное и тяжелое облако, от которого закололо в пальцах рук и ног, а в голове зашумело. Я еще только собиралась с ответом и глубоко вдохнула, как она испуганно отдернула руку и застыла с расширившимися глазами и приоткрытым ртом. Я ухмыльнулась и вздернула подбородок кверху, рассматривая девушку в упор, а рядом ойкнула женщина и народ стал оборачиваться на нас. Поскольку девица больше ничего не говорила, я развернулась и пошла дальше по перрону, не обращая ни на кого внимания.
Второй аналогичный случай произошел дома, когда на кухню вышла Фатима с каким-то абреком. Я стояла около одной газовой плиты, ожидая закипания чайника, а они болтали по-своему у соседней, посматривая на меня. Абрек был тощий и черный, от него ощутимо попахивало несвежим духом и заношенной одеждой, что моментально вызвало брезгливость и неприязнь. Потрещав между собой, они замолчали, Фатима меленько и пакостно захихикала, а гастарбайтер подошел ко мне.
— Хороший женщына, — заговорил он и мне почудилось, что от него воняет псиной. — Пойдем со мной, хорошо будет, денег дам, — настойчиво потянул меня за рукав и мне стало тошно от его смрада.