И аз воздам
Шрифт:
Поручик на входе в Зимний был другой, но в комнату с окнами на площадь на втором этаже дворца провели в ту же самую, Брехт уже настраивался на ролевые игры, а там вместе с Марией Федоровной оказалась и пропажа. За столом сидел Александр, Адам Чарторыйский стоял у того самого окна и смотрел на несуществующую Александрийскую колонну с ангелом на вершине, а рядом с ним и еще один интереснейший персонаж притулился к подоконнику. Граф Алексей Андреевич Аракчеев собственной персоной. Инспектор артиллерии и генерал-квартирмейстер. Если на более современные термины переводить, то заместитель начальника генштаба по фортификации.
Сама государыня Мария Федоровна сидела на той самой парчовой, золотом шитой оттоманке и недовольно поглядывала
– Петр Христианович, только вас и ждем, – указала императрица на стул рядом с государем.
Александр выпал из транса при звуках, что потревожили тишину этой столовой, и полуобернулся к Витгенштейну, кивнул, тоже приглашая рукой садиться. Вроде привилегия сидеть в присутствии монарха, или это только там, на прогрессивном Западе?
– Изольда, – вслед за Брехтом зашла девушка, фрейлина, наверное, или служанка, она кивнула присутствующим, сделала глубокий книксен и принялась разливать чай по чашкам. До черного чая техническая мысль еще не дошла, все зеленый попивают. Этот был ароматный, пах жасмином и еще чем-то южным. А можно поджарить уже сухие листья, чтобы черный чай получить? Нужно попробовать. Монополистом стать.
Разлила Изольда чай и удалилась, Петр Христианович из состава собутыльников сделал вывод, что его опять будут пытать про поляков с англами, и ошибся.
– Граф, расскажите нам про те прожекты про военные училища для детей, о коих вы мне говорили, – оттопырив мизинчик от чашки, произнесла царственно Мария Федоровна. Что-то не так. А! На немецком? Дела!
– Кхм. Ваше императорское величество, как вы думаете, на каком коне лучше идти в атаку на врага, на худой крестьянской кляче, пусть и приученной держать строй, или на рыцарском злом жеребце, который и копытами всаднику помогает и кусается? – поставил чашку на блюдце Петр Христианович и вновь повернулся к Александру.
– Интересно, – Александр тоже повернулся к Витгенштейну и смерил его оттаявшим взглядом. – Это вы про деда и отц… Про муштру?
– Эх, не удалось начать издалека. У вас острый ум, ваше императорское величество…
– Александр Павлович.
– Слушаюсь, Александр Павлович. Вот, представьте. До неприятеля четыреста шагов и баталь-онная колонна марширует в штыковую атаку. Сколько выстрелов сделает противник в наших солдатиков?
– Около десяти, – подсказал Аракчеев.
– То есть больше половины солдат и офицеров по дороге полягут. А ведь красиво строем шли в атаку. А теперь пусть они россыпью бегут эти четыреста шагов.
– Пять? – повернулся к Аракчееву за одобрением император. Тот кивнул.
– Ничего подобного. Тоже десять. Солдат с полной выкладкой с ранцем, кивером, тяжеленным ружьем, в тяжелых прохудившихся сапогах, по пересеченной местности пробежит только двести шагов, потом сдохнет и пойдет шагом, да еще и мешаться друг другу будут, собьют строй и ногу.
– Прямо вижу эту картину, – согласился Александр.
– И при чем тут дети? – первый раз заговорил Чарторыйский, резко так спросил, презрительно, как профессор у дауна.
– Чтобы пробежать четыреста шагов, не ломая строй и не сдохнув на половине пути, нужно ежедневно тренировать солдат.
– Предлагаете отменить муштру, дикую вольницу татарскую создать в армии? – вскинулся Аракчеев.
– Да ничего подобного, граф. Муштра нужна обязательно. Солдаты должны быстро и без всяких рассуждений выполнять команду командира. Это должно стать у них рефлексом.
– Тогда что же вы предлагаете, генерал, и на самом деле, при чем тут дети? – Александр тоже взял чашку, оттопырив мизинец. Восссспитание. Не хухры-мухры.
– Сколько офицеров сейчас пробегут вместе с солдатами эти четыреста шагов, Александр Павлович? – Брехт взял чашку, ох, настоящий костяной фарфор, чашка прозрачная и невесомая.
– Думаю…
– Нет, государь, – перебил его Аракчеев, –
– Я пробегу, – отхлебнул чай Петр Христианович. – Один во всей русской армии, не сбавляя темпа, а наоборот, ускорившись в самом конце, как и надлежит при штыковой атаке. В ссылке в деревушке своей крохотной больше заниматься нечем было, вот и тренировался. Научиться можно всему. Ведь самоцель не просто пробежать, а сохранить силы для штыковой атаки с обязательным ускорением в самом конце. Импульс нужен. Импульс же, по рассуждениям Рене Декарта – это произведение массы на скорость. Массу не изменить, а вот скорость можно. А дальше закон сохранения импульса, с каким ты ударишь по противнику, с таким он и отлетит.
– А дети? – подняла серые глаза на графа вдовствующая императрица, твою налево, восхищенные глаза.
– Допустим, только допустим, что мы поменяли тактику, и в атаку солдаты будут бежать все четыреста или даже тысячу шагов, я и столько пробегу. Кто их этому будет учить? Кто будет увлекать роты и батальоны в атаку, сейчас у нас не таких офицеров. Нужно готовить новых офицеров с детства. Вот в этих суворовских училищах детей и будут готовить на офицеров, которым по плечу, по зубам новые способы ведения боевых действий. И ответ на вопрос, который вы хотите задать, Александр Павлович, не только бегать. Метко стрелять, проходить за сутки по семьдесят верст с полным боекомплектом. Самое дорогое сейчас на войне – порох. Потому, чтобы экономить и иметь запас на случай войны, мы бережем порох и не учим солдат меткой стрельбе, при залповой стрельбе кто-нибудь да попадет. Началась война, и мы выдали солдатам пороха вдоволь, а они не умеют быстро заряжать ружье, тем более винтовальную пищаль, и не умеют метко стрелять, и все огромные деньги, что вложены в покупку пороха, пойдут прахом. Только много дыма получим, а не убитых врагов. Это как не есть вкусный пирог, экономя его для праздника, а он, когда праздник наступил, в сухарь превратился. И тогда не съел, и сейчас уже толку от него никакого. Эти дети должны, кроме силы и выносливости, научиться метко стрелять и быстро заряжать ружья и винтовальные пищали. А потом научить этому своих солдат. Думаю, зря расформировали егерские батальоны, нужно пойти вам, ваше императорское величество, в противоположном направлении, собрать всех егерей со всей армии в пару егерских полков, проверить их, потом отсеять случайных и увеличить состав полка вдвое, чтобы каждый обучил своего новенького соседа. Через год разделить полки на четыре нормального состава и так далее, пока у нас не будет пару десятков егерских полков. И начать очень медленно, не вызывая подозрения у наших друзей и противников, скупать по всей Европе штуцера, а еще – организовать их большее производство в нашей стране. Демидова позвать из Италии, пусть на Урале новый завод построит по изготовлению штуцеров и длинноствольных пушек.
– Вы, Петр Христианович, прожектер. Не знал о том. Мне вы казались бесстрашным рубакой, – удивленно поднял на него глаза от чашки, которую крутил в руках, Александр.
– Прожектерство и есть. – Подсел к столу Адам Чарторыйский. – Наша армия и так самая сильная в Европе. И победу всегда добывают не пехотинцы, а кавалерия. Нет ничего лучше лихой сабельной атаки.
– Согласен с вами, князь, кавалерия это сила. Опять пример. Вот ветка перед тобой, а у тебя саб-ля, рубанул и перерубил ветку. А если вместо ветки ствол пушки. Сломаешь саблю и все. Никак не поможет кавалерия при штурме крепости, при атаке на редуты или на плотное каре – просто поляжет. Кавалерия хороша против кавалерии и добивать отступающего, деморализованного противника. Против пехоты, повернутой к ней штыками, кавалерия бессильна, лошадь на штык не пойдет, а если пойдет, то погибнет сама и покалечит всадника, и создаст завал непроходимый для следующей лошади. А пехотинец в день пройдет большее расстояние, ему не нужно ведра овса, не нужны отдыхать часами, пастись, в холода вообще с лошадьми проблема.