И аз воздам
Шрифт:
– Граф, я согласен, нужно организовать несколько таких суворовских школ и написать для них программы, возьметесь? – загорелся Александр.
– Я? – Как-то по-другому Брехт себе будущее распланировал.
– Вы, генерал.
– Ваше императорское величество, Александр Павлович, ну, куда мне, я тупой амбал-рубака. «Мне бы саблю да коня – да на линию огня! А дворцовые интрижки – энто все не про меня!»
– Постойте, граф, это про вас же слухи ходят, что вы тост про бабку Екатерину написали. Прочтите. – Александр – ребенок просто. Непосредственный, восторженный и не умеющий концентрироваться на важном. То суворовское училище ему подавай, то сразу тост.
–
– Маман!
– Изольда. – Девка или фрейлина, ну, все одно девка, страшная, вся в оспинах и с зализанными волосами, появилась мгновенно. – Бутылку шампанского и пять бокалов.
Принесли, разлили.
– Ну, назвался груздем – съедят под водку. Слушайте. Тост на русском. На французском так красиво не получится. Бедный язык. Язык черни парижской и врагов наших.
Редко, друзья, нам встречаться приходится, но уж когда довелось, вспомним, что было, выпьем, как водится, как на Руси повелось. Встанем, товарищи, выпьем за гвардию, равных ей в мужестве нет. Тост наш за Родину, тост наш (за Сталина) за матушку, тост наш за знамя Побед!Нахлобучили по бокалу кислятины, не умеют полусладкое шампанское еще делать. Отсталая нация эти французы. Не могут догадаться вино из изюма делать или тупо сахара добавлять.
– Великолепно, граф! – зааплодировала другая матушка.
– Представляешь, маман, а я не поверил. Позавчера имел беседу с Дмитрием Ивановичем Хвостовым, обер-прокурором Синода и пиитом нашим известным, так он мне между делом, когда я его вирши похвалил, сказал, что лучший поэт сейчас в России это Петр Христианович. Я не поверил, а он мне отрывок стихотворения графа прочитал, удивительная вещь, а какой слог. – Александр требовательно глянул на Брехта.
Ну, говорила же мама, не пей, козленочком станешь. Это про «Чудное мгновение»?! Нельзя. Это лучшая вещь Пушкина.
– Петр Христианович?! – опять серый влюбленный взгляд царицы.
– Ваше…
– Граф! – насупился Александр Павлович.
Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты…Событие двадцать второе
Теперь вы видите, что ничего не видно. А почему ничего не видно, вы сейчас увидите.
Когда пьянка заканчивалась одной бутылкой шампанского? Всем захотелось выпить за великого пиита Витгенштейна. Естественно, потребовали тост. В стихах.
Петр Христианович смирился. День шел четко по плану, пока он его, умываясь, планировал. Ну, там интим с монархиней. Потом убийство братьев польских, потом…
А тут… Никакого интима. И не убивать поляка, а пить с ним горькую пришлось, да еще лобызаться после каждого тоста. Начал Александр, а эти, с позволения сказать, царедворцы поддержали сюзерена. Чтоб их. Один из главных врагов страны – и обнимайся с ним. Да и Аракчеев не Бриджит Бардо. Вместо бюста пузо выпирает.
– Петр Христианович, а есть у вас приличный тост за дам? – напомнила
Нет. Он не знает на немецком стихов. А, стоп. Одно в школе учили. Он его у доски отвечал. Любимое четверостишие Карла Маркса.
Das Fraulein stand am Meere Und seufzte lang und bang. Es ruhrte sie so sehre der Sonnenuntergang.Гейне напишет лет через сорок.
– Браво, граф. Постойте, а можете на французском? – зааплодировал набравшийся уже шампанским Александр.
– Нет. На русском могу.
– Просим.
Раз барышня стояла Над морем в поздний час И горестно вздыхала, Что солнца луч погас…Кирдык карьере полководца. Ну… хотя Денис Давыдов тоже пописывал.
– Граф, но это просто стихотворение, а мы просили тост. – Аракчеев опять полез обниматься.
– Тост. Ваше… Мария Федоровна, простите, но сейчас будет мужской тост.
Я пью за дам, кто не за дам, тому задам по их задам!А поутру они проснулись… Голова опять болела.
Пора в деревню, в глушь, в… Студенцы. Тут спиться можно. Как вот так, шампанское современное это десять градусов, компот, а вырубило так, что еле до дома Зубова добрался? Конец затянувшегося литературного вечера помнился уже слабо. Что-то он втирал сильным мира сего про спорынью на пшенице и ржи, потом про горную пушку, потом про дикую дивизию. Н-да, товарищ Брехт, Штирлиц опять был близок к провалу как никогда. Еще чего небось наболтал. Как теперь узнаешь? А еще не сильно понятно, что теперь делать. Ну, в смысле, сидеть в Санкт-Петербурге или ехать в Москву к полку своему Мариупольскому? А что с поляком делать? Да, еще что решили с англицким послом? Почему вчера не спросил? Тамадой себя почувствовал. Увлекающаяся вы натура, товарищ генерал.
– Господин конт! Там курьер опять из Зимнего дворца.
Мама, роди меня обратно.
– Что там, Гюстав, письмо или на словах чего передали? – Брехт порылся в травках, что ему баба Яга с собой дала, и нашел с надписью «антипохмелин», жидкую фракцию этого лекарства уже всю выпил. Теперь самому запаривать надо.
– Он в соседнем зале.
Пришлось бросить ведовство и идти к курьеру.
Ни хрена себе курьер, целый полковник.
– Слушаю вас…
– Ваше превосходительство, граф Аракчеев просит вас сегодня вечером посетить его в его доме на Английской набережной.
– Во сколько?
Началось. Что-то ведь он про горные пушки вещал вчера. Ну, японские у него были в Спасске-Дальнем, но там унитарный заряд, оптика, механика немецкая. Как это сделать сейчас? Нужно первым делом товарища Клода Бертолле найти. Или не надо? Гремучую ртуть он сам сделает. Как и гремучее серебро. Вообще не проблема. Хотя бертолетова соль менее опасна. Динамит? Дадут химика, сделает. Принцип известен.
Только вот нужно ли это делать. Сто процентов, выпуск всего этого в Англии и Франции с их более развитой промышленностью раньше наладят. Нет. Нельзя прогрессорствовать. Вот суворовские училища – это совсем другое дело. Это ни англичане, ни французы воровать не будут. У них менталитет другой, даже замысла не поймут.