И аз воздам
Шрифт:
— Подробности?
— Подробности излагаю. Лет двенадцать-тринадцать назад сосед этого вашего барона, тоже, что характерно, барон, ввязался в междоусобицу со своим соседом, тоже бароном. Точнее — он ее сам и затеял: земли от императорского ока далекие, свои владения — крохотные, у соседа — не просто большие, а еще и выгодно расположенные (пахота, пастбище, лес). Земли мало, баронов много, вопрос решается просто. К тому же, у зачинщика одиннадцать сыновей, а у соседа — один, да и тот малолетний. Все говорило, что победа будет легкой, а добыча солидной. Но — увы, не рассчитал. Сосед не стал отбиваться: он решил напасть. Для чего и пригласил наемников, которым не только заплатил за работу, но и обещал в случае взятия
— Как я понимаю, это предыстория подозреваемой? — уточнил Висконти хмуро. — И приемные родители об этом не рассказали даже ее будущему мужу?
— Твой приятель-барончик намеревался взять в жены красавицу с приданым, — пожал плечами Курт. — Какое ему дело до того, что у нее за спиной?
— Такие браки, — возразил итальянец мрачно, — баронский сын и крестьянка — не столь уж часто совершаются открыто в наше время, и я бы тебя попросил следить за словами, Гессе. Михаэль — глубоко верующий, добросердечный и образованный парень, и он смотрел не на приданое, а на Эльзу.
— Пусть на Эльзу, — согласился Курт. — Красавица, умница, рукодельница, девственница. С приданым. Не все ли ему равно, что у нее в прошлом, при таких-то данных?.. Впрочем, — сам себя оборвал он, — это было бы верно, если б то самое прошлое не возникло внезапно и все не испортило. Когда справляли свадьбу, в замок съехались халявщики… прошу прощения, знатные гости, дабы урвать, что удастся… прошу прощения, разделить радость с новобрачными и родителями. И вот среди гостей обнаружился тот самый сосед, чьи наемники перебили братьев нашей девочки. Эльза, как я уже говорил, все случившееся забыла, но увидела лицо человека, который вырезал ее семью — и что-то у нее в голове щелкнуло. Воспоминания не пришли, но что-то начало прорываться из глубины памяти. Ночью после празднования ей снились сперва кошмары, а после — привиделось явление Ангела.
— Ангела, — уточнил Бруно недоверчиво-напряженно; Курт невесело улыбнулся:
— Ты услышал про Ангела, но пропустил слово «привиделось». Похоже, что во сне смешались обрывки воспоминаний, Писание, сказки, легенды — словом, все сварилось в одном котле, и получилось неудобоваримое блюдо, из-за которого и весь сыр-бор, из-за которого мне пришлось тащиться за тридевять земель к приятелю нашего Висконти и торчать там почти три недели.
— Не томи, — подстегнул Сфорца; Курт кивнул:
— Слушаюсь… Эльзе явился Ангел и рассказал, что прежде она жила в прекрасном дворце с прекрасным отцом и прекрасными братьями, которых заколдовала злая колдунья, завидующая красоте и набожности их семьи. Колдунья превратила братьев в одиннадцать прекрасных лебедей, и сейчас они летают где-то в северных землях (не спрашивайте, не знаю, почему именно там), но вскоре вернутся, чтобы увидеться с любимой сестрой. Вернуться они должны были, если точнее, осенью. И вот, сказал ей Ангел, чтобы расколдовать их, надо нарвать волшебной крапивы…
— «Волшебной крапивы»? — переспросил Бруно; Курт усмехнулся:
— А чем волшебная крапива хуже волшебной же свечи из жира повешенного? Я бы сказал, она даже лучше. Уж pro minimum выглядит и пахнет всяко приятнее… Так, стало быть, Эльзе полагалось нарвать крапивы, размять в волокно,
— Это я знаю, — оборвал Висконти. — Все это Михаэль описал мне в письме, а я — тебе перед направлением на место. Говори то, чего я не знаю. Если малефиции не было, то болезни в замке — что это?
— Кишечная инфекция, — пожал плечами Курт. — Попросту твоему глубоко верующему и образованному парню вместе с его, прямо скажем, не слишком образованным папашей следовало не ужасаться ведьме-жене, а пригласить из города лекаря. Что я и сделал вместо них. Отчет о расходах напишу позже и крайне рассчитываю на их возмещение, к слову…
— Итак, это не просто не малефиция, — подытожил Сфорца, — но даже и не преступление вовсе?
— Если не считать преступлением вытоптанную и оборванную крапиву на кладбище — то да. Простая слабость человеческого разума и духа.
— Слабость духа… — повторил Бруно медленно. — Я бы так не сказал. Зная, чем ей это может грозить, не имея возможности объясниться, рискуя de facto жизнью…
— Она была не в себе, — возразил Курт. — Это не геройство, не подвиг, а простая потеря свойственных человеку чувств и понятий.
— «Была»? — уточнил Висконти с нажимом; он кивнул:
— Последняя неделя ушла на то, чтобы встряхнуть девчонку и привести ее в разум. Я наговорился на год вперед и сам едва не рехнулся… Но дело в итоге сделано. Инфекцию лекарь остановил, молодая жена пусть и не в полном душевном здравии, но хотя бы не пребывает уже в мире грез и осознает, что с ней случилось и почему, а дальше уж все в руках Господа, ее духовника и молодого мужа.
— А сам Михаэль как?
— В расстроенных чувствах. С одной стороны, радуется тому, как все разрешилось, с другой — корит себя за то, что натравил Инквизицию на собственную возлюбленную… Я поддержал его, как мог.
— Id est [2] ? — настороженно уточнил Висконти.
— Рассказал ему, как когда-то арестовал и сжег свою, и объяснил, что ему еще крупно повезло.
— Ты спятил? — нахмурился Бруно; он отмахнулся:
— Когда человек узнаёт, что кому-то хуже, чем ему, это его ободряет. Паршивая человеческая сущность… Ничего, сдюжат. Девчонке куда хуже них, и это держит их на плаву: они занимаются ею, отчего не остается времени на собственные волнения и метания. Все счастливы.
2
То есть (лат.).
— А сосед? — уточнил Бруно; Курт усмехнулся:
— Вот на его счет я сомневаюсь; до счастья ему далеко. Он, само собою, был тогда вправе защищаться, но как ни крути — пределы он превысил. А тот факт, что захват им чужой собственности прошел без препон и столько лет никем не замечался — означает, что есть у него и сообщник в кругах, близких к имперскому канцлеру, который и протолкнул нужные документы… Впрочем, сие уже вовсе не мое и не наше дело, пускай разбираются императорские дознаватели.