И буду век ему верна?
Шрифт:
– Почему? Это имя.
– Серьезно?
«Ты хоть улыбаться-то умеешь?» – с тоской думаю я, однако другого «обеда» поблизости не видно, и я продолжаю сиять.
– В детстве книжку про Феньку читали? Она еще керосин пила?
Через тридцать секунд он отвечает:
– Точно, и гвозди ела, – и улыбается. Улыбка у него блеск, пожалуй, не хуже моей. С этой самой улыбкой он качает головой: – Надо же, и в самом деле помню. Рассказ – нет, а про гвозди и керосин –
– Это своеобразие детского восприятия, – мудро замечаю я, сдвигаюсь вправо, чтобы незнакомец мог сесть на скамейку, и он садится.
– Вас действительно так зовут? – все еще с улыбкой спрашивает он.
– Ага, мама удружила. Ей, знаете ли, не повезло. Родители назвали ее Августой. Другая бы с таким именем свихнулась, а маменька выдвинула годам к двадцати пяти теорию, что только обладатель редкого имени способен стать выдающимся человеком. Меня назвали Ефимией, а мою сестрицу Агатой. Ужас, правда?
Он смеется.
– Ну, почему же? В мыслях вашей мамы что-то есть.
Теперь он меня разглядывает. Я непроизвольно выпрямляю спину, грудь вперед, живот подбираем, впрочем, его и так нет. Улыбка моя достигает устрашающих размеров, а вот с утра надо было расчесаться. Ладно, сойдет и так. Загар у меня сногсшибательный, и вообще я девчонка хоть куда, только барахлишко подкачало. Вернусь домой – выброшу его на помойку.
– Значит, вы здесь отдыхаете?
– Угу.
– Давно?
– Неделю.
– А можно спросить, с кем?
– Да ни с кем. То есть в настоящий момент я одна. Вообще-то я прибыла сюда с другом, но с ним произошла ужасная неприятность. Так что теперь мы отдыхаем врозь.
Мой земляк смотрит на часы – скромный с виду «Ролекс».
– Я собирался обедать. Как вы, составите мне компанию?
– Замечательная идея. Вы в эту забегаловку направляетесь? – Я тычу пальцем за свою спину.
– Да. Вам она не по душе?
– Да нет. Просто меня туда не пустят.
– Это мы посмотрим. Кстати, меня зовут Вадим.
– Очень приятно, – мурлычу я и двигаю рядом с Вадимом к вожделенному месту раздачи бесплатной похлебки. Взять его под руку я не решаюсь. Вадим с персоналом царственно суров, и вопрос об уместности моего присутствия среди крахмальных скатертей отпадает, не возникнув. С радостно бьющимся сердцем я утыкаюсь в меню, сообщив из вежливости:
– У меня зверский аппетит. Как насчет денег?
– О деньгах не беспокойтесь.
Я решила себя осчастливить. Через час взгляд Вадима становится изумленным, я поглощаю содержимое тарелок ритмично и не сбавляя темпа, сам он лениво ковыряет вилкой в салате. Что он там хочет найти, интересно? Я слегка расслабляюсь и начинаю к нему присматриваться.
До сих пор он был для меня абстрактным «обедом», теперь же приобретает черты симпатичного
– В теннис играете? – спрашиваю я, улыбка у меня будто приклеенная.
– Играю. А вы?
– И я. Иногда.
– Почему иногда?
– Когда деньги есть. Но их почти никогда нет.
Он смеется.
– А чем вы вообще занимаетесь? Учитесь где-нибудь?
– Побойтесь бога, – фыркаю я. – Я взрослая девочка. – За роскошный обед я чувствую себя слегка ему обязанной и сообщаю в порядке ценной информации: – В родном городе я служу на телевидении. Передачу «Каждый день» смотрите? Вот, я как раз помогаю ее готовить. – В том, что я говорю, есть доля правды, последняя запись в трудовой книжке тому свидетель, хотя я до сих пор не пойму, в чем, собственно, заключалась моя работа. Помнится, я резво бегала по этажам и заваривала кофе на всю братию. Но чаще всего пристраивалась в каком-нибудь уголке с книжкой в руках, от души надеясь, что обо мне никто не вспомнит. В общем, мои знания, умения и опыт там совсем не пригодились, но Вадиму сообщать об этом ни к чему.
– Интересная у вас работа, – говорит Вадим, видимо имеющий смутное представление о службе на телевидении.
– Ага, – радостно соглашаюсь я. – А вид у меня несерьезный из-за этих идиотских шорт и майки. К сожалению, вещи остались у моего друга.
– Кстати, что за неприятность с ним произошла? – спрашивает Вадим.
Я улыбаюсь еще лучезарней, если это вообще возможно.
– Он со мной поссорился. И теперь живет с моим чемоданом и паспортом, а я – с майкой и шортами. Правда, у меня еще есть купальник, без него жизнь на юге чрезвычайно тосклива. Как вы считаете?
Вадим смеется.
– Ясно. А я удивился вашему аппетиту. Ничего, что я об этом говорю?
– Ничего. Я беру пример с шотландских горцев, они едят впрок все, что дают, зато потом живут как верблюды.
– У вас есть какие-то родственные связи с шотландскими горцами? – ухмыляется Вадим.
– Нет, просто любовь к приключенческой литературе. Сразу видно, что в детстве вы не читали Вальтера Скотта.
– Я не большой знаток литературы. Значит, вы любите приключения? И часто вы оказываетесь вдали от дома без чемодана и паспорта?
– Впервые. Обычно мне везет.
Я к этому моменту съела все, что могла, усладила слух Вадима интересной беседой, и по всему выходило, что мне пора двигаться к выходу, о чем я изысканно намекнула. Намек был понят, и мы быстренько очутились на улице возле серебристого «мерса». Тут вышла заминка: Вадим, видимо, гадал, что со мной делать дальше. Сама я с удовольствием соснула бы часика полтора после такого плотного обеда, а в четыре отправилась бы на пляж.