И было утро, и был вечер
Шрифт:
Тост замечательный. Значит, Ева подумала и обо мне. Приятно. По-видимому, правила хорошего тона требуют от них еще некоторого, хотя бы короткого, продолжения беседы с гостем, пусть даже с непрошеным. И Ева спрашивает, скоро ли, по моему мнению, закончится война.
– Посмотрите на карту. Германия уже окружена нами и союзниками, а Гитлер не сдается, потому что знает наш лозунг: "Смерть немецким захватчикам!". Немцы - фанатики, а фанатики не сдаются. Их надо уничтожать. За несколько месяцев мы с ними справимся.
Хозяин мыслит иначе:
–
фанатиков, нельзя. Это - зло. Одно зло порождает другое. Одна жестокость
порождает еще худшую.
Я отвечаю решительно, не задумываясь:
– Ваша религия лицемерна. Ваша "святая инквизиция" пытала и убивала людей за убеждения или просто ни за что. Почему ваша церковь, или там костел, не выступили против Гитлера, против еврейских погромов, против концлагерей? Ваша религия не милосердна, как вы считаете, - она лицемерна и лжива.
Хозяин отрицательно машет рукой и вертит головой:
– Нет, то было давно. Инквизицию отменили четыреста лет назад. Сама церковь!
– А теперь еще хуже. Невинных людей - поляков, русских, особенно евреев - церковь не защищала, а вы хотите простить заведомых убийц. Проповеди читать им.
– Нельзя убивать всех согрешивших. Заблуждавшихся нужно простить. И проповеди им читать нужно. Тогда они покаются в своих грехах.
Неожиданно вмешивается Ева:
– Не, ойтец. Я с тобой не згодна (согласна). Немцы не заблуждались. Они все поддерживали Гитлера и все знали. Они радовались, когда убивали поляков, евреев. Они даже собак на улицах перестреляли. Немцев надо наказать! Всех! Вшистцих!
Мне приятна поддержка Евы, а пан Богдан сразу как-то сникает:
– Может быть, вы, молодые, в чем-то правы. Раньше Германия считалась очень культурной страной. Кто бы мог подумать?
– Я тоже слышал о немецкой культуре. Говорили. Но раз Гитлер сумел за несколько лет превратить почти всех немцев в убийц или их помощников, значит, не было у них культуры. У Гитлера была сильная пропаганда. Может, она свернула мозги всему народу?
– В этом вы правы, пан офицер, И русская пропаганда тоже сильна! Очень! Ева пристально смотрит на меня и, кажется, одобряет. Ее внимание очень поощряет меня к дискуссии:
– У немцев была лишь внешняя культура и еще образование, манеры и все такое. А главное в культуре, наверно, - свобода, свобода мысли, что ли...
% % %
Во время этого разговора вспомнилось зловещее, пугавшее неизвестностью лето 1941 года. В середине июля родители получили наконец "разрешение на эвакуацию". Без этого разрешения не отважились уезжать. Как можно без бумаги?! Однако к
тому времени пассажирские поезда из Одессы на восток через нашу станцию Голта уже не шли. Станцию непрерывно бомбили, а я ежедневно бегал туда, бродил по путям, высматривая эшелон, на который могла бы пристроиться наша семья.
В один из таких суматошных дней на привокзальной улице Революции я столкнулся с нашей учительницей немецкого языка
И еще я пожаловался: "Никак не удается попасть на эшелон для эвакуации".
– А зачем эвакуироваться?
– удивилась она.
– Как это - зачем? Если немцы займут город, то расстреляют евреев,
комсомольцев...
– Какая дичь! Какая чепуха! Не верьте всему, что говорят. Вспомните: злые языки страшнее пистолета. Наши газеты, как всегда, сгущают краски. Специально, чтобы разорить приграничные области и нанести урон Германии. Не верьте этой пропаганде!
– Как же не верить, Анна Францевна? По радио передают, газеты пишут, беженцы из Львова рассказывают ужасные истории. Немцы же - фашисты! Они убивают евреев!
– Нет. Все это выдумки и пропаганда. Майн гот! Германская армия и
правительство не допустят беззакония. В конце концов, они тоже социалисты, а не анархисты какие-нибудь! Я видела своими глазами германские войска на Украине в 1918 году. Добропорядочные, воспитанные люди. Они защищали наших мирных жителей от грабежей и погромов. Грабили не германские солдаты, а наши местные банды: зеленые, белые, красные. Германцы - очень культурные, честные люди, особенно офицеры. Западная цивилизация! Германия всегда помогала России. И, вообще, внесла огромный вклад в мировую науку! Нам есть чему у них поучиться. Не бойтесь! Да, недавно наши артисты устроили в Берлинской опере концерт, давали "Пиковую даму". Там Германа пел...
Я слушал молча эту речь и думал: "Плохи наши дела. Наверно, немцы уже близко, и она не в состоянии сдержать своей радости. Ждет прихода". А она все говорила:
– Все образуется. Страсти улягутся. Все - к лучшему. Вам не следует из-за
каких-то нелепых слухов бросать свой дом, имущество и бежать в неизвестность. На чужбине беженцев ожидают большие лишения. Я знаю,- большое несчастье не иметь своего крова над головой. Передайте это своим родителям и, конечно, привет от меня.
Она вдруг, как бы внезапно испугавшись чего-то, умолкла, засеменила прочь, оглянулась, крикнула: "Ауф видерзейн!" - и скрылась за поворотом. Больше мы, однако, не встретились.
Усталость и заторможенность прошли. Я любовался Евой. Ее поощряющая улыбка возбуждала во мне энергию и будоражила мысль. Мне хотелось высказать веское собственное мнение, заинтересовать Еву, завоевать ее симпатию.
Тогда я без колебаний брался судить обо всем бескомпромиссно, решительно, окончательно. Лишь много лет спустя я осознал пользу сомнения и открыл печальную истину: чем меньше человек знает, тем решительнее и строже судит обо всем.