И было утро, и был вечер
Шрифт:
– Что-то не припоминаю, пан офицер. Вы были у нас? Але много ваших жолнежей приходили. Тенжко запомьентать вшистких (трудно всех запомнить).
– Всех?! Пан Богдан, мы же с вами и с Евой много раз беседовали! Я читал вам стихи Пушкина! Неужели вы все забыли? Не верю.
– Так, так. Пушкин. Ваша ксенжка у нас. Я вруце вам. Отдам.
– Отдавать не надо. Я подарил Еве! Где Ева? Она здорова?
– Дзенки Богу! Слава Богу! Здорова. Так.
– Хорошо. Помните, Ева и вы приглашали меня в гости после войны? Вот, я
– В гости? Не помьентам юж. Может быть. Ну, Эва - такая отзывчивая, такая увлекающаяся девочка. Не так ли?
– Да, отзывчивая. Я обязательно должен ее повидать. Я приехал для этого.
– Не надо это требовать. Что значит "обязательно"? Эва и ее матерь уехали к родным. Когда повернутся, не знаю. Может, в конце лята...
– А где они сейчас? Мы с Евой договорились встретиться после войны.
– Так, так. Эва - наивная девочка. Не понимает за жице. Идеалистка.
– Где она? В каком городе?
– Они у хорей кревней ( у больной родственницы). Тенжко хора, после лагеря. Это далеко. Дальше Закопанего. Едут до них на конях. Им нужен покуй! Почты там нет. Все.
– Все? Как повидать Еву? Я дал ей слово приехать! Она ждет меня!
– Не знаю. Таки варунки. Такие обстоятельства. Напишите листа (письмо). Я передам, если это так нужно. Я не уверен, что нужно.
– Пан Богдан, Ева получила мои письма?
– Э-э, не знаю. Думаю, что не получила.
– Почему вы так думаете? Я написал ей много писем.
– Э-э, Эва как-то сказала, что пан не пишет, и она не знает, жив ли он. Кажется, это она о вас говорила. Не помьентам юж.
– Вспомните, были ли письма? Мне надо знать!
– Эва как будто не получала. Не знаю. Не будем больше об этом.
Он говорил неуверенно, спотыкаясь, стараясь побыстрее закончить неприятный разговор. Я вытащил из полевой сумки написанное на кладбище письмо и дописал, что приеду еще раз в середине августа, а пану Богдану сказал:
– Прошу вас передать Еве, что я жив, что ищу ее, что писал и что приеду через месяц. А вот письмо для Евы. Не забудьте передать.
– Хорошо, хорошо. Я очень спешу на работу. Извините. Ядвига! Я спеше!
– Еще минуту. Сегодня у Евы день рождения. Передайте, что я желаю ей счастья. Еще цветы и подарок - это кольцо.
– Кветы можно. Понимаю. Но кольцо - нет. То бардзо паненку обьензуе (Это очень обязывает девушку) Я не могу брать. Тэн бардзей (тем более) кольцо.
– Мы с Евой друзья. Значит, можно подарить на память.
– Друзья не дарят девушке дроге кольца. Я ойтец, и я не принимаю.
– Не знаю, что сказать. Я... Я люблю Еву и вот... Вы, наверно, делали подарки пани Марии? Не так ли?
– Ну, то было после помолвки. А так... Один день знакомы... Нет, то непристойне.
– Вы жестокий человек, а еще христианин! Говорили пустые слова о добре.
– Ну, нех бэндже так. Не надо конфликт. Я беру. Всего найлепшего!
–
– Она и матерь отвезут родню в Краков и пробудут с ней там килька дни, жебы убрать мешкане (здесь: чтобы убрать квартиру). Потом повернутся сюда, я думаю.
– Это та самая родственница, что сейчас в Закопане?
– Да, конечно. Вы, как следователь, допрашиваете. Эта родственница до 39-го года жила в Кракове, а пузней (позже) из гетта попала до лагеря Плашув. Когда она была в лагере, ее мешкане, квартиру, захватили чуже люди, поляце. Теперь они недовольны, что из лагеря вруце сен жиды. Ну, что возвращаются евреи. Едут еще и с востока, с России евреи, беженцы от немцев. Таких тут не любят. Поэтому родственнице надо помочь, защитить. Вы должны это разуметь, понять. Так?
– Я не все понимаю. Не хочу вас задерживать. Объясните мне, где живет эта ваша родственница? Она еврейка?
– Не совсем, але, в цалем, да. А зачем вам адрес?
– На всякий случай. Чтобы не разминуться в следующий раз с Евой. А может, помочь.
– Хм. Улица Видина, дом 10, второй этаж. А мешкане (квартиру) не помьентам.
– Где это, какой район?
– Трудно объяснить. Близко до Грюнвальдскего моста. Это между Старым Мястом и Казимежем. Недалеко большие улицы Страшевска и Шпигальска. Пшед войне там жило много жидов. Потом всех забрали до Аушвица, Плашува. Зосталось мало. Некоторые убежали в горы, до Чехии, до Романии.
– А как звать вашу родственницу?
– Вам не надо тревожить ее. Население, поляки не любят евреев и "советов" тэж.
– Я не буду тревожить, но все же, как ее зовут?
– Пани Сесилия Вайнерова.
– Я приеду в августе. Уверен, что Ева ждет меня. До видзенья! Хозяин вышел за мной на крыльцо и взволнованно сказал:
– Вы бардзо торопитесь! У вас нет положения. Вам и Эве тшеба учиться, сделать свою карьеру. Вы не знаете один другого. То, что вы думаете любовь, это просто быстрое увлечение. Поверьте мне - оно пройдет. Так, так. Нужно время проверить себя. Вы с Эвой из разной среды. У вас разные понятия. Оставьте ее в покуе!
– Нет! Я проверил себя. Прошло полгода. Это не увлечение. Это серьезно. У нас с Евой одинаковые понятия. Прошу вас, не мешайте нам! И мы будем счастливы! Вот увидите. Я буду беречь вашу дочь! Потому что люблю ее. Поймите. Все равно я найду Еву!
Хозяин ничего не ответил и захлопнул дверь.
Я понял, что для родителей Евы я чуждый человек из далекого, грубого и темного общества. Они мне не доверяют, видят во мне коварного соблазнителя, который пытается увести их наивную и беззащитную дочь в свой не приемлемый для них убогий мир. Их опасения в чем-то, может, и не лишены оснований, и мне жалко их. Сына Юзефа они потеряли в войне, и Ева для них - единственный свет в окошке. Однако без Евы я не могу.