И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене
Шрифт:
С переполненной сумкой возвращаюсь. Уже шумит чайник на газовой плите, и вы встречаете меня умытый, с полотенцем через плечо.
— Извините, заспался. Давайте вместе помолимся.
Вы подходите к окну, за которым в синем воздухе над вершинами деревьев встаёт солнце, осеняете себя крестным знамением. Повторяю за вами слова молитвы. Отныне так мы начинаем каждое утро.
А затем выходим в город, идём смотреть музеи, гробницы Тамерлана, старинные дворцовые комплексы, археологические раскопки. Встречаемся с архитекторами.
Он водит нас по Самарканду, открывает заветные уголки, недоступные туристам.
— Полковник, обязательно напишите об этом человеке, нужно помочь через газету, — говорите вы и добавляете: — До чего талантливый народ!
Обедаем мы обычно на базаре или в чайхане около пруда-хауза. Вы привыкаете к зелёному чаю, плову, мантам. Ваш лоб покрывается нежным загаром.
Однажды, возвращаясь домой, мы проходим мимо уличного фотографа, вы вдруг предлагаете:
— Давайте-ка снимемся!
— Не люблю я этого. Стоит ли?
— Стоит, стоит. Мало ли что может случиться. Будет память.
Вы кладёте руку мне на плечо. И мы во весь рост остаёмся запечатлёнными на фоне древнего Регистана с его минаретами.
А на следующий день совершаем поездку в ещё более древний город Шахрисабз. Автобус долго катит пыл ьной дорогой среди хлопковых полей. Вот по обочине бредёт стадо. Вы хватаете меня за руку.
— Смотрите! Видите у быков светлую полосу вдоль хребта? Это та самая порода, которая была в Ассирии. Поразительно, всё это сохранилось, живёт до сих пор…
В загаженном Шахрисабзе, осмотрев мечети, развалины мавзолеев, мы уже в темноте подходим к новой, светящейся огнями помпезной гостинице «Интурист». Я предъявляю своё командировочное удостоверение, прошу номер на двоих.
— А это кто с вами? — подозрительно спрашивает администратор.
— Это не он со мной, а я с ним, с известным историком! Александр Владимирович, давайте-ка ваш паспорт.
Очутившись в номере, умываемся.
— На этот раз пронесло, — говорите вы. — Ужасно сознавать своё полное бесправие.
— Ничего, батюшка, началась перестройка. Все изменится.
Спускаемся поужинать в ресторан. На эстраде грохочет оркестр. Вокруг полупьяная стихия.
Перекусив, выходим в скверик возле гостиницы, садимся на лавочку.
— Даже в Крыму и на Кавказе не видел таких звёзд! Взгляните! Знаете, часто спрашивают — когда будет Страшный суд? И я отвечаю, что он может начаться через секунду. В любой момент. Надо быть готовым всегда. Это так. Но в глубине души убеждён, что христианство только начинается. Для Господа тысяча лет, как один день… Вы видели сейчас этих людей. До них ещё и краем не дошла ни проповедь Магомета,
— Откуда же им узнать… Мечети разрушены. Я уж не говорю о церквах. Атеисты за семьдесят лет постарались.
— Вы что, всерьёз думаете, что атеисты виноваты в разрушении церквей? Настоящие виновники — ложные христиане, всякие купцы и дворяне, мироеды, которые мучили крепостных, пьянствовали, развратничали, а потом перед смертью пытались откупиться от греха, жертвовали деньги на постройку храмов. Виноваты и церковники, те, что пили, подлаживались под мирскую власть, благословляли всякие безобразия. Атеисты явились лишь орудием гнева Господня. Перечитайте пророков Библии, и вам всё станет ясно.
Мы сидим, запрокинув головы, смотрим в чёрный космос, усеянный звёздами.
А рано утром нам нужно вернуться в Самарканд, чтобы в первой половине дня вылететь в следующий пункт нашего путешествия — Бухару.
Голосуем у обочины. Приостанавливаются «жигули». Водитель — худенький пожилой узбек едет как раз до Самарканда. Едет другой, горной дорогой через перевал.
Стекла опущены. Свежий ветерок овевает наши лица. Нарастает неистовый птичий щебет. Вдали высятся горы, из-за которых выходит слепящий солнечный диск…
Неделя в Бухаре пролетает незаметно. И здесь местные архитекторы водят нас по городу, рассказывают о своих проблемах. Мы посещаем медресе Улугбека, мавзолей Самонидов.
Как-то на помосте в чайхане оказываемся в обществе аксакалов. Эти седобородые люди в чалмах заводят с нами беседу о древних обычаях, об Авиценне, о богах и героях древности. Вы так уважительно разговариваете с ними.
Напившись зелёного чая, мы уходим. Один из стариков останавливает меня, спрашивает:
— Кто этот человек? Учёный? Да продлит Аллах его дни!
Наступает утро, когда попрощавшись с архитекторами и выписавшись из гостиницы, мы приезжаем в аэропорт, чтобы вылететь в Хиву. Там, в последнем пункте путешествия, нас должен встретить главный архитектор города.
До отлёта в Хиву ещё час с лишним.
— Полковник, зачем томиться в душном зале? Вон роскошная беседка, обвитая виноградной лозой. Пойдёмте туда, будем без помех разговаривать. Помните, вы давно грозились рассказать о своём мистическом опыте?
В беседке и в самом деле хорошо. Солнце сквозит сквозь усохшие виноградные листья. Чириканье воробьёв не заглушает голоса диктора, объявляющего о регистрации на рейсы.
— Батюшка, почему-то сильно побаливает затылок. Признаться, как-то не до мистического опыта.
— Бедняга! Лечите всех, а у самого поднялось давление, — вы возлагаете ладони на моё темя, молитесь. Боль исчезает.
— Так вы можете лечить?
Мы говорим о мистическом опыте. Моем. Вашем. Оказывается, с вами происходили поразительные вещи! И опять вы просите никогда никому про это не рассказывать.