И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене
Шрифт:
— Видите ли, с нами случились события, память о которых нужно хранить глубоко в душе. Я уж не говорю о людях, ищущих предмета восторженного поклонения… Что-то долго не объявляют рейс. Схожу, узнаю, в чём дело.
Через несколько минут вы возвращаетесь и ещё издали кричите:
— Только не падайте в обморок! Наш самолёт улетел. Уже три часа назад! И другого сегодня не будет.
— А в чём дело?!
— Мы с вами, великие мистики, ухитрились спутать сегодняшнее число и месяц на билетах с часом и минутами вылета! И это
— Как вы можете так говорить? Да ещё смеяться!
— А что остаётся делать? Вот увидите, всё будет хорошо.
— Ничего себе «хорошо»! Здесь из гостиницы выписались, там, в Хиве, нас встречал архитектор… Давайте билеты. Пойду к диспетчеру.
— Только не волнуйтесь. Помните — на все воля Божия.
Узнаю у диспетчера, что рейса в Хиву действительно больше не будет. Что вскоре пролётом в некий Турткуль, который находится где-то невдалеке от Хивы, совершит короткую посадку «ЯК-40». Если в нём найдутся свободные места — продадут билет.
— А если нет? Мне нужно два билета!
— Будет два — продам два, — отвечает диспетчер. — Но учтите, здесь ещё одному пассажиру надо улететь.
Этот пассажир уже стоит рядом, ревниво прислушивается к переговорам. На нём тюбетейка, серый костюм, сапоги с галошами.
— Знаете, — говорит он, — выслал в Хиву грузовик гранатов на продажу, а сам решил лететь самолётом. И проспал немножко.
— А как из этого Турткуля добираться до Хивы?
— Там переправа через Аму–Дарью. Оттуда на такси. Не очень далеко.
Минут через тридцать втроём летим в неведомый Турткуль.
— Полковник, не хмурьтесь. Неужели вы не понимаете, что жизнь дарит нам ещё один узор на своём волшебном полотне?
— Хорошо сказал! — вмешался наш попутчик и загадочно добавляет: — Что сейчас в Турткуле есть, весь год не увидишь.
И вот мы приземляемся совсем близко от паромной переправы через широкую Аму–Дарью.
Весь берег возле переправы представляет собой холмы свезённых сюда на баржах, автомашинах и подводах среднеазиатских дынь. Круглые, длинные, жёлтые, зеленоватые, полосатые — все сорта, какие есть в Азии, высятся перед нами, издавая немыслимый аромат.
Любую из них можно купить за рубль.
Мы ещё не знаем, на чём остановить свой выбор, а наш попутчик, вынув нож из-за голенища сапога, уже разделывает первую дыню, подносит нам два длинных истекающих соком куска.
— А ну, пробуйте эту!
Мы не успеваем съесть угощение, как он подносит новые громадные ломти.
— Эта называется «красномясая»! А вот эта — царь всех дынь!
Мы уже напробовались. Но попутчик подбегает с новыми ломтями.
Наконец подходит паром. Путь рассчитан так, что течение само сносит его по длинной широкой дуге к другому берегу. Паром лишь подрабатывает двигателем.
Вы стоите, опершись о поручень.
— Смотрите, Володя! Все это было точно таким же и тысячелетия назад, когда шло великое переселение
— Не болит, батюшка.
Паром причаливает. Пока сходим, расторопный спутник уже зовёт нас в такси.
И вот мы мчимся в Хиву. Шестой час вечера. Неизвестно, где искать архитектора, безуспешно встречавшего нас утром в аэропорту. Решаем выйти у обкома партии. Только здесь есть надежда найти хоть какие-то концы.
— Полковник! У меня ошеломляющая новость! Отгадайте, какая!
— В чём дело?
— Это — не Хива! Нас занесло в другой город.
На массивных дверях укреплена большая вывеска — «Хорезмский областной комитет КПСС». В вестибюле мается дежурный милиционер.
— Все на хлопке, — говорит он настороженно, — руководят уборкой. Никого нет.
— А где Хива?
— Хива отсюда в тридцати километрах. Тут Ургенч.
— Если Ургенч, почему написано — Хорезмский обком?
— Так получилось. У нас всегда путаница. А что вам надо?
Едва начинаю объяснять, он тотчас перебивает:
— Так это вы? Вас с утра ждёт городской архитектор, сюда приходил, спрашивал. Вот видите рядом корпус, он там, на втором этаже.
Наконец все улаживается. Архитектор отводит нас в интуристовскую гостиницу, где администратор долго рассматривал ваш паспорт, спрашивал, кто вы такой, почему нет командировочного удостоверения…
— Не огорчайтесь, Полковник. Нужно постоянно помнить, где мы находимся. Если б вы знали, что я испытал только от одной нашей церковной братии. Всё время стараются показать, что я чужой, нежелательный.
— А вы никогда не думали об отъезде?
— Как-то в отчаянии вздумал служить православным священником в Палестине. Но быстро опомнился. Если можешь хоть кому-то светить во тьме, уезжать — предательство. А вы как думаете?
— Батюшка, я ведь литератор, пишу на русском. Страна, в которой родился, это — судьба. Человека создаёт путь наибольшего сопротивления… Поэтому могу только благодарить Бога за все испытания. И за то, что мы с вами встретились. Именно здесь.
— И теперь, — подхватываете вы. — «Здесь и теперь». А что, неплохое название для вашего романа?
— Поразительно! Я ведь его так и собираюсь назвать! Дома в Москве на листочке записано. Телепатия?
— Почему бы и нет? Убеждён, телепатия существует. Все это замечательно. Одно плохо. Из-за наших перемещений мы оба не имеем возможности работать. Я ведь уже начал писать словарь библиологии: обо всём, что касается Библии. От А до Я. Будет томов пять или шесть.
— Но ведь это задача для целого института!
— Раз такого института нет, должен же кто-то сделать эту работу. Итак, кто первый идёт принимать душ?