i c2ab19a2c5d6e8bb
Шрифт:
Чудо возможно, пока титры не начались.
Неизвестный.
В тягучей, сжирающей все звуки, подобно голодному дикому зверю, тьме уютно потрескивал костер. Огонь, первородное пламя – символ незыблемости мира. Он отгоняет хищных животных, дарит тепло, пищу… и наделяет своеобразным антуражем таинственности все рассказанные истории. Последний факт в полной мере ощущала на себе стайка детишек, вслушиваясь в слова наставника, по лицу которого плясали замысловатые тени.
– …И вот она, вожделенная цель. Совсем рядом, только руку
Ребятня разом загалдела, делясь друг с другом впечатлениями, рассказывая, что загадали бы они, если б имели подобную возможность.
– Наставник, – перекрывая гвалт, обратился к старику парнишка, что был на пару лет постарше остальных.
– Да, Игорек.
– А почему Рэд так глупо поступил?
– Глупо? Ты думаешь?
– Ну да. У него же был шанс получить все, что он захочет! Оружия, патронов, еды, здоровья… А он попросил о каком-то счастье! И притом не для себя, а для других. Остальным-то за что? Что эти «другие» сделали для него?
Старик тихонько вздохнул и посмотрел на мальчонку грустным, тяжелым взглядом.
– А ты думаешь, ч то самое главное в жизни – это хорошенько поесть и заиметь побольше барахла? Вообще жить только для себя, заботясь лишь о собственной шкуре?
Хотел он сказать что-то еще, но прервался, заметив буквально отлепившуюся от ближайшей стены тень. Бесшумным шагом она приближалась, постепенно приобретая очертания крепкого телосложения мужчины в чуть мешковатом, потертом камуфляже.
– Все байки травишь, Лёня? А вроде должен учить мелочь азам выживания… Да и не рановато ли для Стругацких? Рассказал бы что-нибудь более поучительное, чем эта глупая сказка о шаре, исполняющем желания… – проговорила тень низким бархатистым голосом, который сводил с ума всех местных девушек.
– Здравствуй, Антоша, – облегченно вздохнул старик, возвращая в кобуру верный ПМ. – Постоянно подкрадываешься, пугаешь старого.
Молодой мужчина почувствовал, что его дергают за штанину, и опустил взгляд. Рядом, радостно улыбаясь во весь рот, сто яла одна из подопечных Хромого – малышка с растрепанными куцыми косичками.
– Что такое, Анечка?
– Рэд, а у тебя с Наташей тоже родится девочка, покрытая золотистой шерстью, и вы назовете ее Мартышкой?
– А с чего ты так решила? – чуть хриплым от удивления голосом спросил Антон. Улыбка медленно сползала с его лица.
– Ну, ведь ты тоже уходишь из деревни за этим… как его… – малышка задумчиво накрутила на крохотный пальчик кончики каштановых волос. – Точно! За хабаром. Значит ты – сталкер. А тетя Наташа всегда тебя ждет и сильно волнуется, – девочка укоризненно покачала головой.
– Анечка, я всего лишь охотник. У нас Зоны, как в истории, нет. И сталкеров быть не может. – «У нас своя Зона… И каждый день мы проживаем в ней…» – хотел было продолжить он, но замолчал, не желая пугать ребенка.
– Тебя все зовут Рэдом. Ты – сталкер. И я хочу подружку Мартышку, – упрямо буркнула девчушка
– Чему ты детей учишь… – недовольно прошипел парень, переводя взгляд на Хромого. – Чуши какой-то.
– Опять смеешься надо мной, Антошка, – старик выглядел оскорбленным. – Я же говорил, это не сказка. Я сам его видел!
– В пьяном угаре? Ты по синьке и зеленых чертей с горящими глазами видел, но это не значит, что они…
– Золотой Шар существует! Это правда! На вокзальной площади в башне с часами!..
Рэд уже не слушал старого. Внимание его привлекла крохотная черная снежинка, заигравшая бликами в свете костра. Следом наступила такая знакомая, мертвенная тишина, будто кто-то неведомый в шутку выдернул шнур колонок из розетки. Даже детишки затихли в гнетущем ожидании. «Снова… слишком рано…»
– Всем внимание! – гулкий крик молодого мужчины привел в чувство присутствующих. – В укрытия! Черный снегопад начинается!
* * *
О таких, как они, говорят: «Любовники Фортуны». И действительно, всем жителям маленького поселения, затерявшегося в глуши карельских лесов, как и их соседям, невероятно, бессовестно повезло. Первый раз – когда тот далекий летний день они решили провести на природе, а не в душных, задымленных городах, будь то Петрозаводск, Медвежьегорск или какой-то другой. Конечно, молодые уже не помнят, а старики прикрываются возрастом и слабой памятью, но щемящая, нечеловеческая боль и жгучее одиночество навсегда поселились в их сердцах, приходя в ночных кошмарах, на куски разрывая души, калеча тела. Не все из них справились с собой и с новой действительностью, но те, кто продолжили борьбу, сбились в группы, пытались хоть как-то наладить быт – они смогли пережить первые, самые тяжелые годы после Удара. Тогда им повезло во второй раз. Жаль, что Удача изменчива, как гулящая девка. Сегодня она нежно обнимает тебя за пле чи, дарит любовь и ласку, а завтра махнет лоскутной цыганской юбкой и исчезнет в калейдоскопе искр и брызг прибрежных волн. Ищи ее потом. Вот и с ними произошло то же. «Бог устал нас любить», – ухмылялись старики, стараясь спрятать в бликах костров сквозящие во взглядах тоску и обреченность.
Никто уже толком и не помнит, когда именно это началось. Просто в один «прекрасный» день солнца не стало. Не в прямом, конечно же, смысле. Где-то там, за линией облаков, оно продолжало свой бесконечный путь, разграничивая неумолимую реку времени на день и ночь, лето и зиму, но не здесь. В то самое утро, много лет назад, это небо заволокло мутно-черными, монолитными тучами. По всему горизонту ни просвета, ни движения, даже в самый сильный ветер. Гранит. Вороненый металл. Давящий, прижимающий к земле, сгибающий спины. И ни на что не похожая тьма, бесконечная беззвездная ночь, притупляющая разум, скрывающая в тяжелых бархатных фалдах погребального савана любую опасность. А следом , подобно каре Господней, самое жестокое и беспощадное проклятие нового мира – «Черные снегопады» или «Молчуны». Мгновенно наступала звенящая тишина. Смолкала вся живность покореженного ядерным ударом мира. И в небе начинали свой смертоносный вальс хлопья черного кристаллического пепла. Касаясь кожи, они таяли, оставляя мелкие язвочки и мутно-серые разводы. Медленно пятна разрастались, сжирая все краски живого существа, превращая человека в бесцветную тень, в жалкое подобие его самого. Следом уходили все чувства, даже самая нестерпимая боль становилась просто словом, не имеющим сакрального смысла. И постепенно инфицированный исчезал. Рассыпался тем самым ледяным пеплом, под аккомпанемент тишины растворяясь в окружающей тьме. После не оставалось ничего. Только память.