И четверо ангелов за спиной
Шрифт:
— Не путайте понятия. Подобное обращение — та самая дистанция, которая позволяет вам чувствовать себя в безопасности рядом со мной. Я целенаправленно держу эту дистанцию, пока вы не освоитесь.
— Запугиваете меня вы тоже — целенаправленно? — склонив голову вбок, уточняю.
— Я выдавал вам информацию порционно, и не ожидаю за это благодарности. Но мало кто способен выдержать вес правды в первую секунду общения с незнакомым человеком.
— Вы сблизились со мной. Я начала вам доверять. А потом вы
— Вы сами сделали шаг назад, когда Поплавская спровоцировала ваше недоверие ко мне. Я не просил полностью положиться на меня, но полагал, что вам хватит ума отфильтровать лишнюю информацию. Вместо этого вы решили проверить меня и обратились к своей знакомой.
— А вы поломали её компьютер, обратившись к Марку! — напряженно смотрю в его спокойные глаза.
— Вы предпочли бы, чтобы я подошёл к вам и прямо сказал, что знаю о ваших подозрениях? А потом я, наверно, должен был признаться, что аферы — это моё призвание? — ни один мускул не дергается на его лице, когда он задает эти вопросы. А вот я уже порядком закипаю…
— Это нормально — волноваться, когда понимаешь, что от тебя что-то скрывают!
— Это нормально — защищаться от лишнего внимания.
— Но зачем продолжать провоцировать мой негатив по отношению к себе? Вы же этим сейчас и занимаетесь! — уже искренне недоумеваю.
— Думаю, так будет лучше для нас обоих, — неожиданно отводя взгляд, произносит Давид негромко.
Застываю, сосредоточенно глядя на него.
— Вы хотите стать козлом отпущения?.. Хотите, чтобы всё своё недовольство я сливала на вас?
— Вы и так уже это делаете, — ровно отвечает Давид, после чего идёт в сторону гардеробной; открывает дверцы, — как видите, скрывать мне нечего. У меня нет никаких гаджетов, нет париков и нет накладной кожи.
— Тогда как же вы перевоплощаетесь? — складываю руки на груди, слегка заинтересовываясь — и оттого ещё больше сбиваясь с толку.
Как ему это удаётся?!
— Чаще всего люди не утруждают себя запоминанием лиц случайных встречных. Достаточно менять голос и одежду — и не привлекать к себе слишком много внимания. А после — втереться в доверие не спеша, чтобы человек даже не заметил, как успел расположиться к вам, — спокойно и профессионально объясняет Давид, перебирая костюмы на вешалках.
— Со мной вы также поступили? Сделали всё, чтобы я вам доверилась? — неожиданно для себя спрашиваю.
Давид останавливается и разворачивается ко мне — но ничего не успевает ответить, потому что я задаю свой главный вопрос:
— И с дедом поступили также?
— Что вы имеете в виду? — ровным голосом спрашивает мужчина.
— Вы сказали тогда, что были его другом. Но теперь я знаю, что он взял вас из приюта и относился,
— За те пятнадцать лет, что мы были вместе, — протягивает Давид, внимательно глядя на меня, — у меня было много возможностей стать для него не то, что другом — единственным и любимым сыном. Я мог это сделать, не буду врать. Но не сделал. Знаете, почему?
— Почему? — с вызовом спрашиваю у него.
— Потому что с тех пор, как мы оказались в этом доме, нам прививали одно единственное чувство.
— Преданность деду?
— Любовь к вам.
Закрываю рот, успевший открыться для спора.
— Не обманывайтесь, речь идёт о другой любви. Мы росли с четким пониманием, что, когда настанет время, мы будем заботиться о вас. Все четверо. Мы обещали это Ему. И мы не отступимся от этого обещания. Поэтому у меня даже в мыслях не возникало вбиться в доверие к вашему дедушке и прибрать всё его имущество к своим рукам. Мы не так воспитаны. А воспитывал нас Георгий Валентинович.
Поджимаю губы, отводя взгляд. Если все они воспринимают меня, как объект заботы… если дед так хотел, чтобы меня окружало тепло — даже когда он уйдёт…
То почему?..
— Почему он не подарил своё тепло вам? — искренне не понимаю, сжимая руки, — Почему заставил ждать того дня, когда он умрёт?.. Почему не захотел воспитать четверых сыновей? А вместо этого вырастил четырёх преступников?
— Вот, как вы нас воспринимаете? — негромко спрашивает Давид.
Опускаю голову, прикусывая губу.
— Он сделал из Исайи убийцу, — также негромко произношу.
— Нет, он сделал из Исайи того, кто умрёт за вас. И того, кто убьёт за вас.
Поднимаю взгляд на Давида.
— Вам это не нравится, верно? — пытаюсь найти ответ в выражении его лица, но вновь терплю поражение… — Вы поэтому хотите, чтобы я перестала с ним сближаться? Не хотите, чтобы я его как-то провоцировала?
— Вы уже его провоцируете — одним присутствием в доме. И мы все знали, что так будет. Но пока вы спокойны по отношению к нему, он не будет совершать необдуманных поступков.
Сжимаю челюсть до боли. Отворачиваюсь.
— У вас есть что-нибудь выпить? — спрашиваю ровным голосом.
— Вы обычно не пьёте в стрессовых ситуациях, — напоминает Давид.
— А сейчас хочу. Это проблема? — чуть резче отвечаю.
— Нет. Я налью вам вина.
Боже, он не пробиваемый.
Когда получаю свой бокал в руки, тут же отпиваю половину.
— Вы обиделись, когда я стала сомневаться в вас, — произношу, глядя на противоположную стену.
— Нет.
— Обиделись, не скрывайте этого! Это было заметно по вашему поведению.
— Вы были вправе сомневаться. Я спокойно воспринял это.