И дай умереть другим
Шрифт:
– Не к Бруталису, а к Штайну, – пояснил Реддвей. – Ты же просил проверить сомнительные контакты Штайна в Германии?
– Было дело, – пришлось сознаться Турецкому. Только вот зачем он это просил?
– Я своим курсантам в качестве практического задания раздал по одному. Герр Литтмарк оказался единственным, чье поведение вызвало подозрения. Он потихоньку распродает свои фирмы, обращает недвижимость в деньги и ценные бумаги и вообще, похоже, собирается э-э-э… линять, я правильно сказал?
– Правильно, правильно.
– Кроме того, вокруг него вьется некая тележурналистка
– Кто?!
– Ты ее знаешь?
– Еще бы!
Ну вот и Наталья объявилась, а то без нее даже как-то скучно было последнее время.
– Так вот, она, похоже, его шантажирует.
– Похоже или шантажирует?
– Сегодня через… – Реддвей глянул на свои мощнейшие «Сейко» в огромном зеленом пластиковом корпусе, – через три с половиной часа она нанесет ему официальный визит. А он, похоже, собирается ей заплатить, поскольку за последние три дня снял с нескольких счетов крупные суммы наличными, которые вместе составили ни много ни мало – два миллиона марок. Причем не почтовых марок. Он, знаешь ли, деньги собирает, он не филателист. Я правильно сказал?
– Отлично сказал. А чем она его шантажирует? – все еще не мог понять Турецкий.
– Если бы я знал, – пожал плечами Реддвей. – Поедем послушаем, аппаратуру уже подготовили, и на журналистку «жука» повесили, и на оконное стекло в кабинете Литтмарка тоже. Немецкую полицию пока ставить в известность не будем, только если услышим что-либо стоящее. А то вдруг она его бывшая жена и два миллиона – ее законные алименты.
– Смелая мысль, – без энтузиазма прокомментировал Турецкий.
К дому в живописном предместье Мюнхена подъехали за час до встречи в микроавтобусе «БМВ» с надписью «Сантехническая служба». Остановились метрах в тридцати. Турецкий вытащил из кармана пачку «Кэмела», Реддвей – жвачку «Чуингам».
Литтмарк был в кабинете, слушал Вагнера и тихонько насвистывал в такт мелодии – и музыка и свист прослушивались отчетливо.
Появился реддвеевский курсант, ведший наружное наблюдение за резиденцией Литтмарка, и доложил, что в доме пока что двое: хозяин и его шофер-телохранитель – Йоганн Штольц.
Наташа Гримм опоздала на десять минут. Но ее, очевидно, ждали – как только подъехало такси, парадная дверь приоткрылась и кто-то впустил женщину внутрь. Реддвей переключился на ее микрофон, но до непосредственного контакта с Литтмарком она не произнесла ни слова.
«Вы приготовили деньги?» – Это было первое, что она сказала.
«Разумеется, нет. Я не имею дел с шантажистами».
«Но со мной вам придется иметь дело». – Скрипнули пружины, щелкнула зажигалка. Наташа, очевидно, уселась и закурила, звук с ее микрофона стал приглушенным, а потом и вовсе пропал. Переключились на микрофон на стекле.
– Куда ты ей «жучка» засунул? – ехидно поинтересовался Турецкий.
– В сумочку, Александр, в сумочку. Она просто на нее села или прикрыла плащом. – Реддвей предостерегающе поднял руку, пресекая дальнейшую болтовню: в кабинете снова заговорил Литтмарк:
«Не обольщайтесь, как только вы выйдете за рамки приличий, я тут же вызову полицию».
«Можете вызывать ее прямо сейчас, им будет очень интересно послушать
«Это вы о себе?»
«Нет, о жене и дочери Штайна. Как видите, я многое знаю и хочу эти знания продать за разумную цену».
«Хорошо, даю вам пять минут и после этого либо вышвыриваю вас вон, либо вызываю полицию».
«Мне хватит и двух. Вы со Штайном организовываете фонд, вложив каждый по три миллиона долларов. Дело оказывается прибыльным, но внезапно Штайн погибает. Какое горе, какое горе… Его доля теоретически должна перейти к законным наследникам, но это при условии, что они в курсе, что все оформлено соответствующим образом и что его партнер – честный человек. У вас было предостаточно времени, чтобы развернуть бурную деятельность в поисках наследников, посвятить их в ваши совместные дела и предоставить право наравне с вами распоряжаться предприятием. Но вы, Литтмарк, таких шагов не предприняли и даже не попытались, из чего я сделала вывод, что вы решили не делиться. Однако в отличие от штайновских родственников, которые не подозревают о его тайных доходах, я о них знаю точно и предлагаю вам очень выгодную сделку. Мне – всего лишь половина его доли. То есть половина половины. И мы с вами больше никогда не пересечемся».
«Вы опоздали, дорогая фрау. Предприятие, о котором вы говорите, если вообразить, что оно вообще когда-то было, в любом случае уже перестало существовать и ничего доказать невозможно».
«Вы блефуете. И совершенно напрасно».
«Мне известно еще как минимум о трех подобных конторах, в которые вкладывал деньги Штайн. Ваш бухгалтер чрезвычайно болтлив в постели».
«Йоганн!» – заорал Литтмарк, после чего воцарилась тишина, длившаяся не менее минуты.
Обитатели «сантехнического» микроавтобуса переглянулись, не понимая причины паузы.
– Может, она увидела деньги и потеряла дар речи от счастья? – высказал предположение Реддвей.
Но Литтмарк, похоже, платить передумал – хлопнула дверь кабинета, и Наташа затараторила, довольно быстро срываясь на крик:
«Уберите эту гориллу немедленно! Если я не появлюсь в заранее оговоренном месте через… через час, мой человек позвонит в полицию и передаст им документы, которые будут стоить вам долгих лет за решеткой!»
– Пошли! – шепотом скомандовал Турецкий, как будто в доме его могли услышать.
– Нет, – замотал головой Реддвей, – подождем еще, пусть закончат.
– Он же ее убьет.
– А она тебе дорога как память?
– Пит, у нас и так уже с десяток трупов.
– И ни одного нормального доказательства, кроме несанкционированного прослушивания.
В кабинете Литтмарк расхохотался.
«Теперь вы блефуете, милочка. Вы слишком алчны, чтобы посвящать кого-то еще в свои планы».
«Откуда это вы так хорошо меня знаете?» – проворчала Гримм.
«А вдруг бы я согласился платить – вам пришлось бы делиться. Да и что там может быть такого, что заинтересует полицию. Я неглупый финансист, и у меня очень дорогие адвокаты. Шестьсот марок в час – это вам не шутка…»