И даже когда я смеюсь, я должен плакать…
Шрифт:
Это происходит вечером 31 мая, в воскресенье. 14 мая, чуть больше двух недель назад, израильские пилоты вывезли его на «Фантоме» из Ирака. С 18 мая в Димоне начали рыть котлован под седьмой корпус. 2 июня 1992 года Дов Табор, запыхавшись, входит в диспетчерскую, где они обычно совещаются. Остальные уже полчаса ждут его.
— Извините, — говорит Табор. — Я был на расшифровке радиоперехвата и могу сообщить вам важную информацию. Итак: профессор Волков в Триполи приговорен военным трибуналом к смерти как израильский шпион. Сегодня в 6 часов утра по местному времени
Дымшиц хлопает в ладоши и смеется. Мише и Руфи невесело.
— Что с тобой, Миша? — спрашивает Табор. — Что случилось, Руфь? Вам жалко эту скотину?
— Нет, — говорит Руфь, — не жалко.
— А что?
— Но порой мне противно то, что мы делаем, Дов. Например, сейчас. Мы приговорили человека к смерти.
— Да, — говорит Дымшиц, — потому что иначе он приговорил бы к смерти нас — весь наш народ, Руфь. Подумай об этом!
— Я думаю об этом все время, — говорит Руфь Лазар. — Несмотря на это, мне неприятно то, что мы сделали, Хаим.
— Это можно понять, — говорит Табор. — Но ты, Миша? Почему ты не радуешься? Ты же отмучился, парень! Для тебя этот кошмарный сон заканчивается!
— Я не могу радоваться, когда убивают человека, — говорит Миша. — Не сердитесь на меня, пожалуйста! Я этого никогда не мог. Конечно, это радостное известие для вас — и для меня тоже. Но я как раз думал о том, что бы произошло, если бы вы заполучили настоящего Волкова, а не меня.
— Ну, тогда он построил бы для нас установку, — говорит Дымшиц.
— А если нет?
— Что значит, если нет?
— Вы бы его не убили, если бы он отказался строить для вас установку? Я имею в виду, — объясняет Миша, добиваясь понимания, — ведь настоящий Волков хотел поехать в Триполи к Каддафи, не к вам. Это правда. То, что мафия в Москве говорит иначе, — это ее дело. Для нее казалось лучше то, что выгодно вам.
— Это лучше всегда и для всех, — говорит Дымшиц.
— Да, именно, — Миша согласен. — Возможно, настоящий Волков ненавидел евреев и поэтому хотел уехать к Каддафи, чтобы помочь ему создать новую бомбу для борьбы с вами.
— Он наверняка этого хотел, — говорит Табор и смотрит на Мишу, не понимая. — И это было бы для тебя лучше? Чтобы у Каддафи была бомба и он уничтожил всех нас?
— Для меня было бы лучше, чтобы ни один человек не был уничтожен, — говорит Миша. — Даже Волков.
— Но это же военный преступник! — кричит Дымшиц.
— А вы? — спрашивает Миша, хотя его друг Лева еще в Германии сказал ему, что он должен покончить с этим наивным идеализмом. — А все те, у кого есть бомба, — таких много, — вы не потенциальные военные преступники? У вас она тоже есть, бомба!
— Только на случай «Выбора Самсона», — говорит Дымшиц.
— И как скоро это может произойти? — спрашивает Миша. — Сколько времени пройдет до тех пор, пока в этом безумном мире все не подохнут, ввязавшись в самоуничтожающую войну? Со всем существующим ядерным оружием? Насколько я понял за последние недели, это не может больше продолжаться
— Не жаль детей? Детей, которые ни в чем не виноваты? Детей в Израиле и во всем мире? — спрашивает Табор. — Разве не должны мы сделать все, чтобы дети, наши дети, могли жить в мире? Разве не всякое средство было бы для нас оправданно, не всякое, Миша?
— Несомненно, несомненно, — говорит Миша безрадостно и смотрит на Руфь. — Я только хотел сказать, что мне, несмотря ни на что, жаль его, Волкова. Я всего лишь глупый жестянщик, не так образован и талантлив, как вы. Я-то уж хотел бы жить в мире со всеми, если на то пошло. Это все. Я никогда не хотел ничего другого. Ну, черт возьми, может же быть кому-то жаль того, кто только что был расстрелян!
— Гитлера, Геринга, Геббельса, Эйхмана, нацистских преступников с Нюрнбергского процесса и убийц, у которых на совести Грета и 6 миллионов евреев, которые застрелили Израиля Берга, — их всех ты тоже жалеешь?
— Прекратите немедленно! — говорит Руфь Лазар громко. — Не разговаривайте так с Мишей. Конечно, мы должны были обезвредить Волкова, мы все этого хотели. Но теперь, когда мы это сделали, он не обязан радоваться и танцевать от восторга! Так что хватит! Миша однажды сказал, что это паскудный спектакль, тут он прав. Что у нас еще, Дов?
— Послезавтра, 4 июня, в 11 часов утра, в пресс-центре запланирована конференция, на которую приглашены все работающие в Израиле журналисты, радио- и телерепортеры, — говорит Дов Табор. — С Мишей в качестве главного действующего лица. Ну, скажи, по крайней мере, что ты этому рад, Миша!
Тот что-то бормочет.
— Я ничего не понял! — говорит Табор. — Громче!
— Я рад тому, — отвечает Миша, — что снова смогу быть самим собой.
19
Пресс-центр называется Беит-Адрон и находится в Иерусалиме на Гиллель-стрит. Миша, Руфь, Дов и Хаим прилетели туда на вертолете, и вот они сидят на подиуме за длинным столом, освещенные прожекторами, а напротив них толпа корреспондентов, операторов и радиожурналистов. Как и предсказал Дов, сообщение ливийского телевидения прошло как сенсация во всех средствах массовой информации.
Сильные прожекторы сильно нагревают воздух, Миша сопит, ему душно.
Сначала Руфь Лазар, комендант, сообщает о том, что русский профессор Волков разработал проект установки по обогащению плутония, с помощью которой можно создать чудовищное оружие массового уничтожения; что человека, сидящего рядом с ней, зовут Миша Кафанке, и он необычайно похож на профессора Волкова; что они оба были дважды проданы в Москве организацией, нелегально поставляющей за границу ученых-ядерщиков, — один в Ирак, другой в Ливию. Потом Мишу Кафанке похитили в Ираке, доставили на «Фантоме» в Израиль и предложили ему сыграть тут роль настоящего Волкова, чтобы сбить с толку ливийцев, для чего в Димоне началось строительство нового корпуса, в котором, однако, будет смонтирована не установка по обогащению плутония для новой бомбы, а эко-клозет…